Каждому своё 4 - Сергей Тармашев (2019)

Тем более что он оказался знаком с Порфирьевым. По крайней мере, в одностороннем порядке. Это что, некая ирония судьбы?! Все выжившие силовики должны обязательно знать, кто такой Порфирьев? Он что, такая выдающаяся личность в среде дуболомов? Видимо, так и есть, потому что в интеллектуальной среде все хэдлайнеры были Антону хорошо известны, и никто из нынешней грязи, пролезшей в князи на волне насилия и кровавого беззакония, к ним никогда не относился!

Наконец очередь в санузел все-таки дошла до Овечкина, и ему стало легче. Раздражение начало стихать, потом интоксикация начала косить людей одного за другим, и стало не до того. Порфирьев, как обычно, таскал его за собой от одного корчащегося в рвотных судорогах человека к другому, и пока амбал оттаскивал бьющихся в конвульсиях людей друг от друга и снимал гермошлемы с тех, кто не успел этого сделать, Антон собирал разбросанное по палатке снаряжение. Потом его самого скрутило приступом острой тошнотной рези, и мир в очередной раз утонул в пучине бесконечной мучительной боли.

Очнулся он от ощущения нестерпимой жажды в полной уверенности, что адаптация к антираду покинула его, и на этот раз жесточайшие мучения терзали его часов двенадцать. Как он не сошел с ума от боли, понять было невозможно, не иначе еще одна злая ирония судьбы… Но хронометр скафандра показывал шесть утра сто одиннадцатых суток, и это означало, что адаптация действовала, и страдал он три с половиной часа, как и должно быть. Антон пошевелился, пытаясь подняться, и к жжению жажды присоединилась боль в поломанных пальцах. Он слабо вскрикнул, запоздало переставая налегать на травмированную руку, и понял, что гермошлем уже надет на голову. Судя по неприятному ощущению в шее, Порфирьев ставил ему укрепляющую капельницу от Снегирёвой. Но от першения в легких она не спасала, и Овечкин сухо закашлялся.

– Оклемался? – рычание амбала раздалось откуда-то из противоположного угла, и Антон заметил расплывчатый силуэт возле корчащегося в муках пленного. – Аккуратнее с рукой, надо переналожить шину, ты сильно бился в конвульсиях, даже перчатку сбросил. Пришлось наспех натягивать. Засыпь химию для обеззараживания в четыре баллона, я потом сам их встряхну.

– Почему так больно… – Антон, стеная, побрел к приготовленным баллонам с водой. – У меня же адаптация… должно быть легче…

– Тебе и легче, – прорычал Порфирьев. – Раньше тебя ломало гораздо сильнее.

– Ощущения такие, словно наоборот, – пожаловался Овечкин, пытаясь одной рукой отвинтить крышку у баллона с водой. – Пить хочется ужасно… есть готовая вода?

– Только во флягах, – капитан указал на сложенную возле печки стопку армейских фляг. – Старайся экономить, воды мало, мы рассчитывали, что в обратный путь возьмем воду в Росрезерве, поэтому остался только НЗ.

– Разве нам не хватит? – насторожился Антон, подозревая недоброе. – Мы ведь возвращаемся в Центр, да? Росрезерв захвачен врагами, бункер Брилёва мы нашли, нужно возвращаться назад!

– Посмотрим, – Порфирьев принялся протирать мокрой тряпицей лицо судорожно дышащего пленного. – Будет зависеть от того, что он расскажет.

– Но что это может изменить? – тяжелые предчувствия охватывали Овечкина еще сильнее. Порфирьев же не собирается начать войну или спускаться в уничтоженный бункер, ведь так? – Нас мало, воды не хватает, а их много и у них Лазерная Установка! Мы сделали все, что в наших силах, Олег! Надо возвращаться в Центр и там принимать взвешенное решение в спокойной обстановке!

– Посмотрим, – уклончиво повторил асоциальный брутал, и это испугало Антона не на шутку. – До следующего цикла антирада почти двадцать часов, времени хватает.