Господи, да она животное. На постели ее нет, в душе тоже тихо. Может, уже ушла? Из квартиры не доносится ни звука.

Тишина. Я удовлетворенно улыбаюсь. Не придется болтать глупости при расставании. День намечается интересный. Однако вспомнив о предстоящей встрече с матерью и сестрой, я со стоном прячусь под одеяло. Они наверняка захотят обсудить завещание.

«Черт побери! Вдовствующая графиня, как называл ее Кит, женщина устрашающая. Какого дьявола она не уехала обратно, в свой Нью-Йорк, я понять не могу. Вся ее жизнь там, а не здесь».

Где-то в квартире что-то со звоном падает на пол, и я сажусь на кровати.

«Черт. Летиция не ушла».

Значит, придется разговаривать. Я без малейшей охоты вытаскиваю себя из кровати, натягиваю первую попавшуюся пару джинсов и отправляюсь выяснять: неужели при дневном свете Летиция такое же чудовище, как и ночью?

Я шлепаю босиком по коридору, однако из гостиной и из кухни никто не отзывается.

«Какого хрена?»

Развернувшись спиной ко входу на кухню, я вдруг застываю. Это не Летиция. В коридоре стоит хрупкая молодая женщина и не мигая смотрит на меня. У нее большие темные глаза, как у испуганной лани, а одета она в бесформенный синий халат, старые стираные-перестираные джинсы, стоптанные кроссовки и синий шарф, который скрывает ее волосы.

Девушка молчит.

– Привет. Ты кто такая, черт побери? – спрашиваю я.

Глава 4

Zot!

Он здесь и страшно зол.

Алессия застывает на месте, глядя в его горящие зеленые глаза. Высокий, стройный и полуодетый, он возвышается над ней. Каштановые, с золотистыми прядями, блестящими в свете люстры, волосы спутаны. У него такие же широкие плечи, как в ее воспоминаниях, а вот татуировка на левом бицепсе куда более сложная, чем помнится ей, – сейчас она может разглядеть только крыло. Темная поросль на его груди редеет к накачанному поясу, снова начинается над пупком и спускается за ремень джинсов. Облегающие черные штаны порваны на колене. Она отворачивается, едва взглянув на его полные губы и зеленые, как весенняя листва, глаза на прекрасном небритом лице. Во рту пересохло, и Алессия не понимает, отчего… от волнения или от… того, что она взглянула на него.

«Какой он красивый!»

«Слишком красивый».

И полуголый! А почему он так рассердился? Разве она его разбудила?

Нет! Он же прогонит ее, не позволит больше играть на рояле.

Алессия в панике опускает глаза, подыскивая верные слова, и изо всех сил сжимает метлу, чтобы не упасть.

Кто, черт побери, эта зашуганная скромняга в коридоре? Ничего не понимаю. Вроде мы с ней раньше не встречались. Картинка из полузабытого сна возникает в памяти, как фотография поляроида: ангел в голубом у моей постели. Она?.. И как она оказалась здесь – ноги приросли к полу, перепуганное личико побледнело, глаза буравят пол. Костяшки ее пальцев постепенно белеют. Девушка вцепилась в палку от метлы, как будто та держит ее на земле. Под шарфом не видно ее волос, а слишком широкий нейлоновый халат скрывает контуры худенькой фигурки.

– Ты кто? – повторяю я вопрос чуть мягче.

Зачем пугать малышку? Она на мгновение поднимает огромные глаза цвета кофе эспрессо, обрамленные невероятно длинными ресницами, и снова пялится в пол.

Черт!

Я смотрел в ее темные бездонные глаза не более секунды, и мне… скажем, не по себе. Она по меньшей мере на голову ниже меня ростом, в ней где-то пять футов и пять дюймов против моих шести футов и двух дюймов. У нее тонкие черты лица: высокие скулы, чуть вздернутый носик, гладкая светлая кожа, бледные губы. Ей не помешало бы погреться несколько дней на солнце и как следует поесть.

Она явно убирает мою квартиру. Горничная. Но почему она? Или теперь она вместо другой?

– Где Кристина?

Все-таки ее молчание немного раздражает. Наверное, девушка – дочь или внучка Кристины.