Дорога гнева - Валерий Шмаев (2019)

Группы должны были обозначить направление движения и пропасть, а мы ждали. Ждали, когда подохнут сильно обожжённые охранники лагеря и на их место придут те, кто нарвался во вторую очередь. Ждали, когда уставшие врачи госпиталя вернутся домой спать. Ждали, когда привезут кровь детей, чтобы прихватить палачей в медицинских халатах из лагеря. Это было самое лучшее ожидание в жизни. И мы дождались.

Первым попался грузовик из концлагеря. Мы ждали именно его. Партию перевозимой крови всегда сопровождал врач медицинской лаборатории лагеря, который потом уезжал в город. Отогнали грузовик во двор дома, где жила группа исполнителей, и утопили водителя в ведре с кровью, сфотографировав конечный результат.

Врача в форме оберштурмфюрера СС под белым медицинским халатом и двух медсестёр, непосредственно занимавшихся забором крови в лагере, облив детской кровью, посадили на колья в сарае. Вторая группа в это время таскала на отжатом на соседней улице грузовике врачей. Главного врача госпиталя и одного из врачей в звании гауптштурмфюрера СС пристроили к эсэсовцам, остальных семерых повесили рядом. Разумеется, тоже с фотографированием процесса.

Когда ребята закончили, уже стемнело. Оставив, где только можно, листовки, мы поехали в госпиталь. На первом этаже мы просто перебили всех, кто попался нам по пути. Одиннадцать автоматов в упор – это страшно, с глушителями страшнее втройне. Трупы устилали пол. Какая охрана, что вы? Одиннадцать не ожидающих смерти инвалидов с винтовками против торжествующего Давида?

Операционная? Переливание крови? Отлично! На улицу всех, на деревья скотов. Хозблоки, кладовые, перевязочные, главное, лестницы – всё заставили бутылями с напалмом. Грузовик выгрузили весь. Сфотографировать всё. Висящих палачей в стерильных медицинских халатах, подсвеченных фарами грузовика, в первую очередь.

Ну, с богом! Да, именно так! А кому не нравится, может в любое время в Саласпилс съездить. Лагерь смерти «Куртенгоф», если официально. В восьмидесятые, девяностые, двухтысячные полюбоваться на берёзовые рощи, выросшие на костях тысяч маленьких детей, на траву, пропитанную кровью. Говорят, там новые латвийские власти метроном отключили, стучащий долгие годы, финансирование мемориала прекратили. Забыть хотят весь этот ужас. Да не волнуйтесь вы так. Забыли уже. Всё забыли, и виноват в этом Сталин.

Да, Сталин. Это он простил вас и забыл весь этот кошмар. Это Сталин вас друзьями сделал, гуманист хренов, а надо было спросить с каждого. За всё. Здесь мы спросим. Сколько сможем, столько и спросим. За издевательства над детьми закапывать надо было башкой вниз. Всех, кто в этом участвовал.

Тем, кто на детей руку поднимает, рано или поздно звездец приходит, но с нами получится значительно раньше, чем ими смершевцы займутся. Всех, до кого дотянемся, на кладбище отправим, а то им опять, как у нас, начнут сроки раздавать. Да и сдёрнут многие к американцам, а здесь уже не успели.

Сфотографировав полыхающий госпиталь, мы уехали. «Серж» со «Старшиной» и «Батей» с группой поддержки – в один из трёх снятых домов на окраине, нельзя оставлять людей одних. Мы с Клаусом, Давидом и «Феей» – в квартиру. Здесь у Клауса своя отдельная неприметная комната, в которой мы сделали фотолабораторию. У Давида вторая комната, в которой стоят бутыли с напалмом. В эту ночь мы впервые остались с Майей одни.

Мы прожили в своих временных жилищах четыре дня. Мы с Майкой почти не вылезали из кровати, Давид сдружился с Клаусом и стал учиться на фотографа. Что творилось в городе, не знаю, у нас на улице было тихо. Полицейское управление, да, трясло так, что окна в соседних домах звенели. Местное руководство постоянно на крыльце управления вваливало своим нерадивым подчинённым словестных звездюлей. Один полицай даже удара по уху удостоился царственной дланью.