Но вот неясно пока было с продажей Польши. Торг шел, условия выдвигались взаимонеприемлемые и имели тенденцию к повышению ставок. Вильсон хотел решить этот вопрос как свое предвыборное обещание, но отнюдь не любой ценой, и при этом вокруг него было немало ястребов, которые желали бы, чтобы именно Россия доплатила США за независимость Польши, но никак не наоборот. Я же был бы не против поставок к нам всего и вся здесь и сейчас, но если это будет обещано потом, после того как мы сами отобьем Польшу, то зачем нам американцы? С чего бы мы отдавали завоеванное? Пусть не буквально по опыту выселения османов из Константинополя, но так или иначе держать эту территорию под контролем можно, а опыт русификации Ромеи вполне применим и здесь.

И не будем забывать, что Польша – это четверть промышленной мощи Российской империи образца 1914 года. Если американцы не хотят нам это компенсировать, то с какой стати мы должны отказываться от этого потенциала? Тем более что печальный опыт истории показывает, что чаще всего страны, которые обрели независимость от России, становятся ее самыми яростными противниками. Особенно это касается тех же поляков. Вспомним их Пилсудского со товарищи, которые, став независимыми, тут же попытались восстановить Речь Посполитую в границах от можа до можа.

Так что тут или – или.

Или Польша в крестах, или американцы в кустах.

В общем, ярд бакинских зеленых денег и сто тыщ американских солдат, идущих на пулеметы отбивать Польшу. Как-то так. Иначе как?

Ну вот как-то так…

Ладно, бог с ней, с Польшей, пустой разговор сейчас. Но вот с турками и Ромеей вопрос надо было оперативно решать именно сейчас, поскольку султан хотя и отвел войска за линию Эфес – Синоп, но все же продолжал юлить, желая, во-первых, капитулировать только перед Россией, фактически вступив в сепаратные переговоры под гарантии своего персонального будущего в некоем варианте второй версии Османской империи (пусть и в весьма сокращенном виде), но пока категорически не желал капитулировать перед всеми членами Антанты, логично понимая, что в этом случае перспективы его личного будущего пусть тоже весьма туманные, но со всей очевидностью очень мрачные.

Фактически султан Мехмед хотел занять при России такую же роль, которую он и его империя играли при Германии – роль младшего партнера подай-принеси, но со всеми внешними атрибутами респектабельной державности и под защитой старшего партнера.

Впрочем, я не исключал, что и с теми же британцами султан ведет подобные переговоры.

Что ж, посмотрим. Как говорится, ни мира, ни войны, а Османскую империю распустить.

Константинополь меж тем полным ходом приводили в порядок, очищали от следов пожаров и расчищали завалы на улицах, а местный Вселенский патриарх уже готовился к обряду коронации…

– Ваше величество! К вам камер-фрейлина поручик Иволгина от государыни.

Вот еще новости! Резко оборачиваюсь, глядя на вошедшую Натали.

– Что случилось?

Та слегка замялась, подбирая слова.

– Ваше императорское величество, государыне-матушке нездоровится.

– Что с ней?!

– Она… извините… ее рвет.

Стремительно выхожу из кабинета и иду на половину императрицы. Бледная Маша сидит в кресле.

– Солнце, что случилось?

Жена вымученно улыбается.

– Меня тошнит. Трижды уже рвало. Может, съела чего, может, укачало, а может…

– Может?

Она кивнула.

– Может. Сроки подходящие. А тут еще поезд. Я еще в дирижабле что-то такое чувствовала, но подумала, что просто воздушная болезнь. Теперь все куда ярче и сильнее.

Оборачиваюсь к Натали.

– Где Евстафий?

– Одну минуту, государь!

Она вышла, а я вновь вернулся к Маше и сказал озабоченно:

– Надо было тебе оставаться в Мелласе. Ну, нельзя же так рисковать в твоем положении.