Стена - Марлен Хаусхофер (1963)

Человек уронил топор и рухнул, странно повернувшись. Не обращая на него внимания, я опустилась перед Луксом на колени. Раны не было, только немного крови на носу. Бычок страшно изуродован: голова его, разрубленная во многих местах, лежала в большой луже крови. Я отнесла Лукса в хижину и уложила на скамейку. Он вдруг стал маленьким и легким. И тут, как из дальней дали, до меня донеслось мычание Беллы. Она стояла, прижавшись к стене хлева, вне себя от ужаса. Я отвела ее в хлев и попыталась успокоить. Только тогда я вспомнила о мужчине. Я знала, что он мертв, такая большая цель, я не могла промахнуться. И была рада, что мертв: было бы тяжело добивать раненого. А в живых я бы его не оставила. А может, и нет, не знаю. Я перевернула его на спину. Он оказался очень тяжелым. Совсем не хотела его рассматривать. Омерзительное лицо. Одежда, грязная и рваная, из дорогой ткани и сшита хорошим портным. Наверное, охотник, как Гуго или один из адвокатов, директоров либо фабрикантов, которых Гуго тоже так часто приглашал. Кем бы он ни был, теперь он просто мертвец.

Не хотела оставлять его на лугу, рядом с мертвым Бычком, в чистой траве. И, ухватив за ноги, оттащила к обрыву. Там, где крутые склоны обрываются осыпью и цветут в июне рододендроны, я спихнула его вниз. Бычка оставила лежать, где он лежал. Он был слишком велик и тяжел. Летом его кости на лугу побелеют, сквозь них прорастут цветы и травы, и он медленно уйдет во влажную от дождей землю.

Луксу я выкопала вечером могилу. Под тем кустом с душистыми листьями. Глубокую, опустила его туда, закопала и крепко утоптала землю. И устала, так устала, как не уставала никогда. Умылась у колодца и пошла в хлев к Белле. Молока не было ни капли, она все дрожала. Налила ей полный ушат воды, но она не пила. Потом села на скамейку и стала ждать долгой ночи. Ночь пришла светлая, звездная, с гор дул холодный ветер. Но я не мерзла, я была холоднее ветра.

Белла снова замычала. Наконец я взяла свой тюфяк и отнесла в хлев. Не раздеваясь, легла. Только тогда Белла замолчала и, думаю, уснула.

С первыми лучами я встала, сложила рюкзак, привязала к нему большой тюк, взяла винтовку, и мы с Беллой ушли. Плоская бледная луна висела в небе, первые лучи зари окрасили скалы. Белла медленно шла, опустив голову, иногда она останавливалась и глухо мычала, оглядываясь.

Все, без чего я могу обойтись, и сейчас лежит в горной хижине, и я туда не вернусь. А может, пройдет и это, и я снова смогу пойти в луга.

Я отвела Беллу в старый хлев, накормила и пошла в дом. Ночью пришла Кошка и легла ко мне, и я уснула мертвым сном без сновидений.

На следующий день взялась за привычные дела. Белла мычала еще два дня, потом притихла. Пока стояли погожие дни, я выпускала ее пастись на поляне. Уже на следующий день занялась ремонтом дороги. Он занял десять дней. Пришел октябрь, я убрала картошку, бобы и собрала фрукты. Потом перекопала и удобрила поле. Весной я напилила столько дров, что под балконом больше не было места. Потом запасла подстилки, но это заняло всего неделю, и наконец, физически измотанная и разбитая, я оставила бессмысленные попытки бегства и сдалась своим мыслям. Но без толку. Не понимаю, что же стряслось. И сегодня спрашиваю себя, почему незнакомец убил Бычка и Лукса. Ведь я отозвала Лукса, и ему, беззащитному, проломили голову. Хотелось бы знать, почему незнакомец убил моих животных. Я этого никогда не узнаю, оно и к лучшему.

Когда в ноябре началась зима, я решила писать эти заметки. Последняя попытка. Не сидеть же всю зиму за столом, все задаваясь вопросами, на которые ни один человек, вообще никто на свете ответить не может. На записки ушло почти четыре месяца.