Штуцер и тесак - Анатолий Дроздов (2020)

– Ну, что, Платон Сергеевич? – посмотрел на меня Спешнев. – Давайте и мы по чарке, а затем – на боковую! Ефим прав: следует отдохнуть.

– Не проспим поляков?

– Караул разбудит, – махнул он рукой. – Я велел Синицыну их выставить. Он же будет проверять, чтоб не спали.

Говорят, план любого сражения существует до первого выстрела. К моему удивлению, получилось иначе. Хотя, дело не во мне. Думаю, Спешнев и сам бы додумался – пушки-то он приметил. Другое дело, как бы применил. Словом, вышло, как по нотам. Поляки спешились, коноводы отвели лошадей к овину и риге, где их тут же закололи мужики, а остальное воинство полезло во двор, где его приласкали картечью. Ждавшие этого момента егеря, выбежали из дома и каретного сарая, встали в шеренги и дали залп. После чего ударили в штыки.

Я в этом веселье не участвовал – запретили. Даже из пушки выпалить не дали. А так хотелось! Ефим выбрал себе помощником одного из егерей и обещал научить его обращаться с пальником. Пару их он выволок из какой-то кладовки. Пальник представлял собой палку с закрепленными на конце щипцами, в которые вставлялись фитили. Они у фейерверкера тоже нашлись. Как сказал Ефим, зажгут при виде поляков.

– Не ваше это дело, Платон Сергеевич, – сказал Спешнев, которому я пожаловался. – Егеря сами справятся. Не то, не дай бог, саблей пырнут или из пистолета выпалят. В свалке это запросто. Другого лекаря у нас нет.

Так что я пальнул из окна в толпу поляков (вернее, в облако скрывавшего их порохового дыма) из трамблона, разрядил туда же оба пистолета, тем и ограничился. А когда вышел во двор, все кончилось. Вернувшиеся егеря и присоединившиеся к ним мужики деловито добивали раненых поляков, не обращая внимания на мольбы о пощаде. Подходили и деловито тыкали штыками и вилами. Меня от такой картины замутило: одно дело убить врага в бою, другое – хладнокровно прирезать после. Хотя, чего я хотел? Времена такие. Когда знаменитый партизан этого времени Александр Фигнер спросит генерала Ермолова, что ему делать с многочисленными пленными, то получит записку: «Вступившим с оружием на русскую землю – смерть». В ответном письме Фигнер напишет: «Отныне, ваше превосходительство, не буду более беспокоить пленными». И не беспокоил. Не мне их судить.

Отставив оружие, я занялся ранеными. Их сносили в дом и укладывали в столовой, из которой ради этого вытащили обеденный стол и стулья, заменив их лавками. Легкораненые приходили сами. Я промывал раны, зашивал, мазал швы «бальзамом Руцкого» и бинтовал. Накладывать повязки мне помогали егеря, выделенные для такого дела Синициным. Они же резали бинты из принесенного фельдфебелем полотна – мои кончились быстро. Большинство ран оказались рубленными – саблями поляки владели отменно. Страшные на вид, они не вызывали опасений – если держать в чистоте, заживут. Будут шрамы, но кого это пугает? Достал две пули – из плеча егеря и ягодицы мужика. Последнего привели под руки односельчане и, стоя у порога, скалили зубы над незадачливым товарищем. Настроение у всех было приподнятым. Мы разгромили вдрызг сильного противника, понеся при этом минимальные потери: погибли трое егерей и два мужика. Это сообщил заглянувший в импровизированную операционную Спешнев. Выглядел он чрезвычайно довольным. Другие потери тоже не высоки. Тринадцать человек раненых, из которых только пять – егеря. С десяток солдат имели легкие порезы, которые они отказались лечить, сказав, что и так заживут. Но я все равно велел протереть их водкой и помазать бальзамом – береженого бог бережет.