– Госпоже стало больно. Вот здесь, – показал Маса. – Я позвонил Либкинду-сенсею. Он сказал, что сейчас приехать не может. Я сказал, что если он через четверть часа не явится, я сам к нему приеду. И сказал, что я с ним сделаю. Сенсей явился. Сейчас он спасает госпожу и ребенка. Я ушел, чтобы сенсей не боялся. Когда врач боится, он может сделать ошибку.

– Ты поступил п-правильно. Пойдем, мы будем ждать в гостиной.

Они взбежали по лестнице, тихонько вошли в номер и некоторое время метались по комнате: Эраст Петрович ходил туда-сюда вдоль одной стены, японец вдоль другой.

Из-за прикрытой двери иногда доносились легкие стоны. Всякий раз, когда это происходило, оба замирали на месте и в панике переглядывались.

Наконец профессор вышел из спальни.

– Хорошо, что меня сразу вызвали, иначе случился бы выкидыш, – сказал он Фандорину, не смотря на Масу. – Истмико-цервикальная недостаточность штука опасная.

– Что это такое? – обмер Эраст Петрович. Диагноз звучал устрашающе.

– Постоянная готовность шейки к спонтанному раскрытию, – не очень понятно объяснил акушер. – Вы не беспокойтесь, я поставил пессарий. Однако в течение двух недель извольте соблюдать строгий постельный режим, так что никаких отъездов-переездов. И, разумеется, не нервничать. Даже по пустякам.

Только теперь он покосился на японца, державшегося за фандоринской спиной.

– Почтеннейший, неужели вы действительно… мммм… сделали бы то, чем грозились?

– Мне нет прощения, – низко поклонился Маса.

– Феноменально, – пробормотал Либкинд. – Знаете, господин Фандорин, отныне мой гонорар увеличивается вдвое.

– Да-да, – поспешно согласился Эраст Петрович. Ему хотелось скорей попасть к жене.

Мона лежала в кровати бледная, но вполне спокойная, даже веселая.

– Ребенку таких непоседливых родителей тоже не сидится на месте, – сказала она, – но теперь он никуда не денется. Две недели так две недели. Я научу вас играть в канасту. Денег у вас, правда, не осталось, будете играть в долг. И еще я хочу попрактиковаться в английском. А сейчас я проголодалась. Маса, закажите в ресторане обед. Вы знаете, что́ я люблю.

Ела она с аппетитом, всё время оживленно болтала, но перед десертом вздохнула и обреченно спросила:

– В чем дело, Эраст? Я знаю этот взгляд. Что тебя терзает?

– Ничего, – соврал Фандорин. – Просто я немножко переволновался.

Потом она полулежала в кресле, а он читал вслух последний сборник Конан Дойля «His Last Bow. The War Service of Sherlock Holmes»[4]. Мона шепотом повторяла незнакомые слова. Внезапно она протянула руку и закрыла книгу.

– От тебя исходит вибрация. Говори правду, иначе я начну нервничать, а мне нельзя.

Пришлось сознаваться.

– У меня осталось два дела. Одно небольшое, второе и вовсе м-маленькое.

Брови будущей матери угрожающе сдвинулись.

– Опять?

– Нет-нет, ничего рискованного. Просто две б-беседы, которые необходимы мне для душевного спокойствия. Единственное – одна из них потребует на денек отлучиться из Харькова.

– Куда это?

Брови нахмурились сильней.

– В Таганрог.

– В ставку главнокомандующего? – спросила Мона, успокаиваясь. Поездка в глубокий тыл ее не напугала. – Ладно. Съезди. И больше не вибрируй.

– Скину с души груз и вернусь в полной безмятежности, как Будда, – пообещал Эраст Петрович.

Он уже испытывал огромное облегчение. Древняя максима гласит: «Не покаравший зло не лучше сотворившего зло». А в буддийском аду за неисполненный моральный долг на грешника навешивают камень весом в сто каммэ. Приятно было чувствовать, как эта махина скатывается с души.

На следующий день Эраст Петрович снова сидел перед генералом и полковником, но первый был много степенней вечно пьяноватого Гай-Гаевского, а второй несравненно представительней субтильного Скукина. Разговор происходил в штабном вагоне главнокомандующего Вооруженными силами Юга России.