Ведуньи - Элизабет Ли (2021)

Энни, засыпая, сосет большой палец, а на свободные пальчики еще и накрутила «для надежности» завитки моих волос. В доме тихо, слышно только, как Джон ножом подрезает себе ногти на ногах, а обрезки сует в рот и жует. Ему-то повезло: у него никакой отметины нет. Раньше я всегда ему завидовала – ведь он был свободен выбирать себе любую профессию, любое мастерство; он мог сам расчистить для себя в жизни любую тропу и пойти по ней. Но сейчас, став старше, я перебираю в уме возможные жизненные пути, по которым мой брат мог бы пойти, и не вижу ничего, кроме той неверной тропы, которую он уже предпочел.

– А за кровь люди хорошо мне заплатят! – вдруг доносится до меня голос матери, и я вздрагиваю. Энни тоже просыпается, открывает глаза и даже перестает сосать палец.

– Ш-ш-ш, – говорю я им обеим, но мать не унимается:

– Для заклинаний свежая кровь особенно хороша. А еще люди любят, когда кровью метку смерти наносят. Тогда те, кому такую метку нанесли, за избавление готовы заплатить.

– Мама, ты разбудила Энни! – Меня раздражает бормотание матери. А от злости я всегда становлюсь храброй и сейчас сама удивлена своим дерзким тоном. Мать, не отвечая мне, продолжает бормотать:

– И глаза очень даже пригодятся. Каждому ведь хочется иметь заколдованный глаз, способный за твоими врагами следить, правда? Какой ты все-таки молодец, Джон! Этот твой ягненок еще целую неделю нас кормить будет. Только в следующий раз притащи покрупнее.

Я резко сажусь, совершенно позабыв, что целая прядь моих волос крепко зажата в липких пальчиках Энни, и, охнув от боли, рявкаю:

– Никакого следующего раза не будет!

– И как же мы тогда будем жить? – спрашивает мать, пристально на меня глядя, и в ее тихом голосе столько гнева, она все равно что выкрикнула эти слова мне в лицо.

– Как-нибудь обойдемся.

– Да? И как же, по-твоему, мы обойдемся, если твой брат мне помогать не будет? Какой у меня есть выбор с тех пор, как вашего отца не стало?

Энни беспокойно возится и хнычет. Каждый раз одно и то же. Мамины воспоминания об отце сперва всегда сладкие, как нектар, а под конец горше полыни.

Повернувшись ко мне спиной, она отчетливо произносит:

– Ты и сама теперь взрослая. Знаешь, что у женщины помимо попрошайничества есть и другие способы себе на жизнь заработать.

Больше говорить не о чем. Снова становится тихо, слышно лишь, как спокойно дышит во сне Энни, возятся, ложась спать, мама и Джон да шуршат мыши, что гнездятся в наших соломенных тюфяках. Я лежу без сна, во мне так и кипят мысли о том, какой могла бы стать моя жизнь, если бы я обладала свободой сама выбирать свой путь, и какую жизнь мне придется вести, зная, что такой свободы у меня нет и не будет. Но я ни за что не позволю распоряжаться мной, точно какой-то куклой. Если мама думает, что меня можно нарядить и раскрасить как шлюху, а потом позволить деревенским мужикам меня трахать, так я прежде изуродую их одного за другим и вряд ли успею заработать хоть несколько медяков. А если она о ведовстве речь ведет, так этим я точно заниматься не буду. Я и без того чувствую, как меня наполняет его темная сила; сила эта только и ждет, чтобы ей дали выход. Увы, я отмечена. Мне самой судьбой предначертано стать ведьмой, получить своего собственного фамильяра и плести магические заклинания, как это делает и мать. Но пока еще рано, мой день еще не наступил.

Лежа в темноте, я прислушиваюсь к скрипу двери, шуршанию кровли, шелесту листвы на ветру. Чувствую его осторожные попытки украдкой проникнуть в мою душу и выпустить на волю тот гнев, который мне только что удалось подавить; слышу его призыв поддаться этому гневу и обрести свое истинное «я».

И плоть, и кровь, и кости