Весь мир театр - Борис Акунин (2009)

Без грима, как без маски, сейчас я пред тобой. Меня ты тоже видишь такой, какая есть… Давай же поклянемся, что больше никогда не станем друг от друга мы прятать своих лиц. Я не хочу быть гейшей! С тобою я уйду! Мы будем просто двое — такие же, как все. Или почти такие… Что нем ты — не беда. Увидишь, говорлива я буду за двоих. Ах, разве это важно — случится что потом. Здесь и сейчас, любимый, с тобою вместе мы!

Он простирает к ней руки, она тянет его на ложе. Гаснет сначала свет в павильоне, а потом и на всей сцене. Тихая музыка.

Занавес.

Сказитель.

В час темный, предрассветный, ушли они вдвоем,

Покинув дом «Янаги», отринув прежний мир.

Так думает Идзуми… Куда их путь лежит,

Она и не спросила. Идет, куда ведут.

Болтает беспрестанно счастливым голоском.

Прекрасной ночь глухая ей кажется сейчас…

Бьет в барабан.

Оба исполняют «коаруки», но Неслышимый при этом шагает широко, а Идзуми, в соответствии с каноном женственности, мелко переступает.

Идзуми. На небе звезд не видно, не видно и луны. Исчезнем, растворимся с тобою мы в ночи. Казалось мне, кометой промчится жизнь моя. Прочертит след по небу и сгинет без следа. Но участь мне иную готовила судьба: я буду жить с любимым, как тысячи живут. Травинкой средь травинок, листком среди листков. Я счастлива с тобою такой же быть, как все! Зачем только велел ты с собой взять кимоно, в котором выступала пред публикою я? (Показывает на узел.) Для скромной жизни слишком роскошное оно, из дома в нем не выйти, гостей в нем не принять…

Внезапно Неслышимый останавливается, оборачивается к ней.

Идзуми (кладя узел). Ты выбрал это место, чтоб сделать здесь привал? Ты прав, здесь так красиво: обрыв, под ним река… (Подходит к краю ханамити, смотрит вниз.) Вот истинный «Карюкай», тот мир цветов и ив, где, верная югэну, таится Красота…

Тем временем Неслышимый достает из узла кимоно, расстилает его на земле. Потом вынимает из рукава свиток бумаги, подает спутнице.

Идзуми (с тихим смехом). Писал перед уходом ты что-то, помню я. Написанное только не дал мне прочитать. Но я сообразила: любовные стихи? Ты выбрал это место, чтоб показать мне их?

Берет одной рукой бумагу, другой — фонарь. Читает. Через некоторое время фонарь начинает дрожать.

Сказитель.

О, бедная Идзуми! То вовсе не стихи.

Синоби признается в проклятом ремесле.

Он пишет: на погибель она обречена,

Одно лишь ей спасенье — исчезнуть без следа.

Должна она покинуть столицу навсегда

И жизнь начать сначала, в далекой стороне.

Ее он отпускает, чем губит честь свою.

Без чести жить мужчине на свете ни к чему.

Проступок свой обязан он смертью искупить,

Но перед этим хочет со следа сбить убийц.

Найдут здесь, на обрыве, Идзуми кимоно,

Забрызганное кровью, а тела не найдут.

Подумают, он в воду труп скинул, и река

Покойницу теченьем куда-то унесла.

Труп самого синоби отыщется иль нет,

Неважно — для дзёнина всё ясно будет тут.

Решит он, что исполнил посланец приговор,

Но разыскать дракона, как видно, не сумел

И, следуя обету, прервал он жизнь свою.

Так поступают ниндзя, кто честью дорожит.

В последних самых строчках ужасного письма

Неслышимый ей пишет прощальный свой завет:

«Беги! Живи! Спасайся! А обо мне забудь.

Пусть для тебя останусь я тенью без лица».

Неслышимый надевает маску.

Оцепенев, Идзуми не знает, что сказать.

Не может шевельнуться, ей мнится: это сон,

Сон дикий, несуразный. Проснуться б поскорей!

Без слов свершилось это прощание с немым…

Бьет в барабан.