Умиротворенная тишина и малолюдье улицы, еще не совсем вступивший в свои права вечер настроили двух почтенных медиков на лирический лад и воспоминания о пикантных моментах сдачи экзаменов в родном университете. Как это бывает практически всегда, они дружно сошлись на том, что студент нынче пошел какой-то не такой: в голове лишь вечеринки, танцы со знакомыми курсистками, а иной раз, чего греха таить, – пивные, плавно перетекающие в кулачные, дуэли со «школярами из иной бурсы». На последней фразе друзья внезапно замолкли, переглянулись и дружно рассмеялись, ибо всё то, о чем они говорили, происходило именно с ними, в годы далекой, но прекрасной юности. И вдруг, словно ожившее воспоминание, навстречу им из подъезда вышла девушка, судя по одежде – именно курсистка. «Гений чистой красоты», скромно опустив глаза, двигалась им навстречу, и оба доктора, не сговариваясь, расступились в стороны и синхронно приподняли шляпы, приветствуя «гостью из прошлого». Юная прелестница учтиво присела, приоткрыла сумочку, и буквально в последний момент Михаил Николаевич успел заметить несколько вызывающую косметику, щедро покрывающую не такое уж и невинное личико. Но было уже поздно, Бартонд получил прямо в глаза целую жменю ядреного нюхательного табака и буквально ослеп от рези в глазах.

А из парадного с топотом, напоминающим грохот копыт атакующего эскадрона, вылетела шестерка студентов, которые, угрожающе наклонив головы и пряча руки в карманах, попытались взять Михаила Николаевича в кольцо. Всё это сопровождалось громкими фразами о жандармском прихвостне, монархической шкуре, Иуде и прочими перлами словесности. Особенно усердствовал упитанный юноша с еще безусым, но уже достаточно потасканным лицом, выглядевший, как карикатура на Наполеона I. Окинув презрительным и откровенно плотоядным взглядом Михаила Николаевича, который перехватил трость за нижний конец, «Бонапарт» под гогот «свиты» издевательски процедил сквозь зубы:

– А тросточку-то, господин Держиморда, от греха бросьте в сторонку. Глядишь, и без членовредительства излишнего обойдётся. Мы сегодня добрые.

Доктор, внезапно почувствовал себя абсолютно спокойным и готовым к действию. Перед ним стояли не одурманенные кокаином и иезуитскими речами агитаторов молодые люди, это были уже враги.

– Бросить, стало быть, советуете, юноша? Ну, что ж, извольте.

Трость, подобно городошной бите, врезалась в коленную чашечку и буквально выбила из игры «Бонапарта», который с воплями боли, прерывающимися ругательствами, катался по мостовой, сжимая обеими руками пострадавшую конечность. На мостовую со звоном упал латунный кастет.

Одновременно из темноты подворотни противоположного дома раздались трели свистка. Это не остановило нападающих, а лишь только ожесточило, тем более что их противник только что, как они считали, лишился своего единственного оружия. В их руках тоже появились кастеты, но вдруг прогремел выстрел. Рука доктора твердо сжимала рукоятку пистолета, а на лице была написана решимость направить следующую пулю пониже вечернего неба.

Мгновенно присмиревшее шакальё, подхватив под руки обезоруженного в обоих смыслах этого слова главаря, бросилось наутёк, тем более что совсем рядом уже раздавались трели свистков и топот тяжелых полицейских сапог. Через несколько минут из-за угла появилось четверо городовых, левой рукой придерживающих рукояти шашек, а правой расстегивающих на ходу кобуры со смит-вессонами. Из уст одного из них, судя по лычкам на погонах, старшего унтер-офицера, прозвучали вопросы:

– Кто стрелял, что случилось?! – И, наконец, очень вежливо. – Городовой старшего оклада Иванов. Прошу вас, господа, представьтесь.

Имеющие, видимо, немалый опыт в подобных делах городовые оцепили место происшествия, а удаляющиеся звуки свистков дворников говорили о том, что охота на убегающих преступников в самом разгаре.