На службе зла - Джоан Роулинг (2016)

Уютный подвальный ресторанчик с красным ковром, деревянными стульями и второй барной стойкой украшали гравюры в рамках. В это время дня там было безлюдно. Страйк и Робин сделали заказ первыми.

– Ты начал что-то говорить про Ноэла Брокбэнка, – напомнила Робин после того, как заказала салат, а Страйк – жареную рыбу с картошкой.

– Ага, у этого тоже есть причина вынашивать злобу, – скупо ответил Страйк.

Если он не хотел обсуждать Дональда Лэйнга, то о Брокбэнке заговорил с еще большей неохотой. После затяжной паузы, во время которой Страйк гневно смотрел в никуда через плечо Робин, он выговорил:

– У Брокбэнка не все дома. Во всяком случае, он сам так говорит.

– Ты его тоже упек в тюрьму?

– Нет, – отрезал Страйк.

Его лицо приняло неприступное выражение. Робин решила подождать, хотя уже знала, что ей не светит услышать рассказ о Брокбэнке. Поэтому она только спросила:

– А третий кто?

На этот раз ответа вообще не последовало. Ей даже показалось, что Страйк не расслышал.

– А третий?..

– Проехали, – буркнул он и хмуро уставился на свежую пинту, но Робин не отступилась.

– Тот, кто прислал эту посылку, – подчеркнула она, – адресовал ее мне лично.

– Ладно, – после некоторого раздумья сдался Страйк. – Его зовут Джефф Уиттекер.

Робин словно ударило током. Ей не было нужды спрашивать, откуда босс знает Джеффа Уиттекера. Она и так была в курсе, хотя они никогда не касались этой темы.

О юности Корморана Страйка имелось множество сообщений в интернете, да и газеты нередко ворошили прошлое, расписывая его успехи на детективном поприще. Он был нечаянным внебрачным отпрыском одного рок-идола и женщины (которую описывали не иначе как «супергрупи»), впоследствии умершей от передоза – Страйку тогда исполнилось двадцать лет. Джефф Уиттекер, намного моложе матери Страйка, был ее вторым мужем: его обвиняли в убийстве жены, но в конечном счете оправдали.

Пока не принесли заказ, Робин и Страйк сидели в молчании.

– Почему ты ограничилась салатом? – поинтересовался Страйк, уминая жареную картошку.

Как и рассчитывала Робин, поглощение углеводов благотворно подействовало на босса.

– Из-за свадьбы, – коротко ответила Робин.

Страйк ничего не сказал. Комментарии в адрес ее фигуры были для него под негласным, им же установленным запретом: его отношения с помощницей всегда очерчивались жесткими рамками.

Тем не менее про себя он отметил, что она исхудала. На его вкус, с более пышными формами (притом что даже мысли на эту тему были под запретом) она выглядела куда привлекательней.

– Ты можешь хотя бы ответить, – начала Робин после очередной паузы, – какие у тебя ассоциации с той песней?

Он пожевал, отхлебнул еще пива, заказал следующую порцию «Дум-бара» и только после этого сказал:

– У моей матери была татуировка с этим названием.

Он счел за лучшее не уточнять и даже не вспоминать, на каком именно месте была татуировка. Впрочем, от еды и пива он смягчился: Робин никогда не совала нос в его прошлое, и сейчас он решил сделать для нее послабление.

– Это была ее любимая песня. А Blue Öyster Cult – любимая группа. Нет, «любимая» – это мягко сказано. Обожаемая.

– А разве не Deadbeats? – само собой слетело с языка у Робин.

Отец Страйка был солистом группы Deadbeats. О нем тоже никогда не говорилось вслух.

– Нет. – Страйк скривился в полуулыбке. – Старина Джонни был у Леды на скромном втором месте. А на первом – Эрик Блум, солист Blue Öyster Cult, но там ей ничего не обломилось. Редчайший случай.

Робин не знала, что и думать. Прежде она могла только гадать, каково это – видеть, как вся история любовных похождений твоей матери выкладывается в Сеть на всеобщее обозрение.

Страйку принесли очередную пинту; он сделал большой глоток, а потом продолжил:

– Меня чуть было не окрестили «Эрик Блум Страйк».