Мёртвое озеро - Рэйчел Кейн (2018)

Я ничего не могу сделать. Я кричу. Я выкрикиваю имена своих детей, чувствуя, как разрывается мое сердце и гаснет разум. Все, чего я хочу, – это умереть.

Грэму они не нужны были живыми. Он просто хотел, чтобы я увидела это.

Я все еще держу в руке «ЗИГ-Зауэр», и в один-единственный ужасный, прекрасный миг просветления думаю, как идеально все сошлось: я умру здесь точно так же, как была стерта из существования Джина Ройял. Глядя на те же самые ужасы. Испытывая то же самое ощущение абсолютной потери.

А потом я слышу голос сына:

– Мама?..

Это всего лишь шепот, но он звучит громко, словно выстрел, и я роняю пистолет, бросаю его, словно он загорелся, и ползу на четвереньках по полу, через проклятый коврик, под ужасной свисающей петлей. И вот позади стойки с лебедкой я вижу решетку, вделанную в фальшстену. Она заперта на висячий замок. Я ковыляю обратно к доске с инструментами и срываю с нее монтировку – с такой силой, что инструменты с лязгом сыплются на пол. Бегу обратно к решетчатой дверце, подсовываю раздвоенный конец монтировки под засов и дергаю изо всех сил. Дерево раскалывается. Подается. Засов отлетает.

Я отжимаю монтировкой дверцу и вижу за ней Коннора. Вижу Ланни. Они живы, живы… В этот момент меня покидают последние силы, и я падаю на колени, а они бросаются ко мне и обнимают с такой силой, как будто хотят спрятаться внутри меня от всех ужасов.

О Боже, как это прекрасно! Облегчение причиняет боль, но это подобно боли от прижигания раны, которое останавливает кровь.

Я все еще сижу на полу посреди этого ада, обнимая своих детей и раскачиваясь взад-вперед, когда меня находят Кеция и Сэм. Оба едва дышат, готовые к самому худшему. Я вижу лицо Сэма и думаю: «Господи!» – потому что он только что прошел через склеп в то место, где страдала и умерла его сестра; и могу только воображать, как тяжело было идти мимо этой лебедки, чтобы добраться до нас.

Но мы живы.

Мы все живы.

15

Я выясняю, что кровь в моем доме принадлежит Кайлу. Это сделала Ланни.

– Я услышала, как они дерутся, – говорит она мне, едва мы выходим наружу, на чистый ночной воздух. Кайл и Ли Грэмы надежно скованы наручниками, и Кеция пристегнула их к крюку, вбитому в стену хижины. Я не могу представить, для чего он нужен. И не хочу. – Я схватила нож, прибежала и порезала его. Кайла, в смысле. Я вообще прикончила бы его, если б с ним не было его чертова папаши. Мы спрятались в убежище, как ты нас научила, но он знал код. Извини, мам, я тебя подвела…

– Нет, это я подвел. – Голос Коннора едва слышен, шум ветра почти заглушает его. – Код был в моем телефоне. Мне надо было сказать об этом, и ты сменила бы его.

Теперь все становится на свои места. Телефон Коннора, который украли у него сыновья Грэма. Я помню колебания сына в тот вечер, когда Грэм принес телефон обратно – тогда Коннор едва не сказал мне что-то важное. Он не хотел сердить меня, потому что я раз за разом твердила ему, чтобы он никогда не записывал коды.

Я не могу позволить ему верить в то, что это его вина. Ни за что.

– Нет, малыш, – говорю я, целуя его в лоб. – Это не важно. Я очень горжусь вами обоими. Вы остались в живых. Сейчас только это имеет значение, понимаете? Мы живы.

В сумке Кеции находятся термоизолирующие одеяла, и я заворачиваю в них детей, чтобы не дать им замерзнуть. Они все в синяках, полученных во время драки. Я спрашиваю, не хотят ли они рассказать мне о том, что случилось в хижине. Ланни говорит, что ничего не случилось. Коннор вообще ничего не говорит.

Я гадаю, не лжет ли мне дочь.

Мы сидим на поляне. Наконец-то прибыла подмога – целый рой людей в форме Нортонского полицейского управления, и среди них я вижу Хавьера Эспарцу. Он кивает мне, и я киваю в ответ. Я сомневалась в нем. Не следовало этого делать.