Исчезнувшая - Гиллиан Флинн (2013)

Так ощущает себя ребенок на экзамене по грамматике. За несколько томительных секунд ты перелопачиваешь свои мозги сверху донизу, тщетно пытаясь догадаться, что бы это значило. И тебя, словно неуча, охватывает паника.

— Ирландский бар в неком определенном месте, — подсказывала Эми.

Я закусил губу и пожал плечами, озираясь по сторонам, будто ответ должен появиться в нашей гостиной. Эми дала мне еще одну, очень длинную, минуту.

— Мы заблудились под дождем. — Теперь в ее голосе проскользнула нотка раздражения.

Я сдался.

— «Макманнз», Ник! Помнишь, как мы заблудились под дождем в китайском квартале и мечтали найти сухое местечко? Думали, что спрячемся возле статуи Конфуция, но у них там целых два Конфуция, поэтому мы нырнули в первый попавшийся ирландский бар, лишь бы спрятаться от проклятой сырости, хлопнули по несколько стаканчиков виски, а потом… Потом ты сгреб меня в охапку и поцеловал. И это было…

— Точно! Но если бы ты сделала ключом упоминание о Конфуции, то я…

— Важна не статуя! А заведение! И тот миг. Я ведь думала, это было просто нечто! — Последние слова она произнесла в ритме детской песенки — когда-то мне это казалось очень милым.

— А это и было нечто. — Я притянул Эми к себе и поцеловал. — Тот чмок у меня специально для таких вот праздников. Так давай же сходим в «Макманнз» и повторим поцелуй.

Широкоплечий и бородатый, похожий на медведя, бармен из «Макманнза», заметив наше появление, оскалился, набулькал нам виски и продекламировал следующую загадку:

От грусти, наверное, я не умру —

Есть место, которое лечит хандру.

Это целебное место не могло быть ничем иным, кроме как статуей в Центральном парке, изображавшей Алису из Страны чудес, о которой Эми мне рассказывала. Рассказывала много раз, поэтому облегчила задачу, стоящую перед нерадивым учеником. Я не забыл ничего из тех разговоров. Честное слово, не забыл. Хотя у меня есть такой грешок — все преувеличивать. Я всегда считал свою жену обалденной. В хорошем смысле этого слова. В ее присутствии теряешь возможность трезво мыслить. Просто находишься рядом, видишь ее, слышишь и не всегда обращаешь внимание на то, что именно она говорит. Вроде бы надо, а не получается.

К тому времени, как день склонился к вечеру и мы подобрались к моменту вручения настоящих подарков — бумажных, как и полагается в первую годовщину свадьбы, — Эми перестала со мной разговаривать.

— Я люблю тебя, Эми. Ты же знаешь, что люблю, — говорил я ей в спину, лавируя среди удивленных туристов, которые целыми семейными стайками жадно глазели на нас, забыв обо всем.

Эми пронизывала толпу, запрудившую Центральный парк, ловко уворачиваясь от ополоумевших прохожих, и у нее прекрасно получалось — бегуны на роликах, родители на корточках, малыши, едва начавшие ходить, а потому шатающиеся, как пьянчуги, всегда выскакивали только передо мной, мешая идти. Я пытался поймать ее за руку. Она повернулась ко мне с каменным лицом, и я привел единственный довод, показавшийся мне разумным:

— Эми, я не понимаю, почему должен доказывать свою любовь, запоминая все, что ты делаешь, и все, что говоришь? Если я так не поступаю, это не значит, что мне не дорога наша совместная жизнь!

По соседству клоун надувал воздушный шар в виде какого-то зверя, мужчина покупал розу, ребенок лизал мороженое. А у нас рождалась новая, незабываемая традиция — Эми уходила вдаль, оставляя меня за бортом как нечто недостойное усилий. Вот вам и счастливая, в задницу, годовщина.

— Пять лет… небось взбеленится нешуточно, — продолжала Го. — Надеюсь, ты для нее самый лучший подарок приготовил.

— Это дело у меня в списке срочных.

— А что символизирует пятилетний юбилей? Бумага?

— Это первый год — бумажная свадьба, — ответил я.