О'Келли и Суини допрашивали Розалинду в присутствии Джонатана. Я подумал, что ее отец встанет на дыбы и набросится на кого-нибудь с кулаками, но пока все было тихо. Когда О'Келли вызвал чету Девлинов и рассказал, в чем призналась Розалинда, Маргарет уставилась на него с открытым ртом, судорожно глотнула воздух и закричала:

— Нет! — Ее грубый и хриплый голос разнесся по коридору. — Нет, нет, нет! Она была у своих двоюродных сестер. Как вы могли? Как вам… как вы… О Боже, меня предупреждали, она предупреждала, что вы так и сделаете! Вы, — Маргарет ткнула в меня дрожащим пальцем, и я невольно отшатнулся, — вы постоянно звонили ей, требуя, чтобы она с вами встретилась, а ведь она ребенок, вам должно быть стыдно… А она, — Маргарет указала на Кэсси, — ненавидела ее с самого начала. Розалинда всегда говорила, что она попытается повесить на нее… Чего вы пытаетесь добиться? Хотите ее убить? Это вас осчастливит? О, мое бедное дитя… Зачем вы на нее клевещете? Зачем?

Она вцепилась руками в волосы и разрыдалась.

О'Келли пытался успокоить Маргарет, Джонатан молча стоял рядом на лестнице, опершись на перила и бросая на нас мрачные взгляды. Он был в костюме с галстуком. Странно, но я хорошо запомнил его костюм. Темно-синий, безупречно чистый, с легким блеском, словно его гладили уже сотни раз: не знаю почему, выглядело это невыразимо печально.

Розалинду арестовали за убийство и нападение на полицейского. После приезда родителей она заговорила лишь один раз: заявила дрожащим голосом, что Кэсси ударила ее в живот и ей пришлось защищаться. Мы направили оба дела в прокуратуру, хотя знали, что шансы на успех невелики. Мы не могли сослаться даже на историю с парнем в спортивном костюме, чтобы подтвердить связь Розалинды со своим соучастником: моя беседа с Джессикой происходила в отсутствие взрослого, и я не мог доказать, что она вообще состоялась. Все, что у нас имелось, — это признание Дэмиена и множество телефонных звонков.

Было восемь часов вечера, здание почти опустело, слышались только наши голоса и шум дождя, барабанившего по стеклам. Я собрал фотографии из морга, семейные снимки Девлинов, снимки хмурых парней в спортивных костюмах, крупные планы Питера и Джеми, скрепил клейкой лентой и убрал со стола. Кэсси проверила коробки, закрыла крышками и пометила маркером. Сэм бродил по комнате с мешком для мусора, складывал в него пластмассовые стаканчики, смахивал со стола крошки и вытряхивал корзины для бумаг. На его рубашке виднелись пятна засохшей крови.

Нарисованная карта Нокнари начала загибаться по углам; когда я ее взял, один угол оторвался. Кто-то пролил на нее воду, чернила потекли, и лицо землевладельца на карикатурном рисунке Кэсси неприятно исказилось, словно его хватил удар.

— Приложить это к делу? — спросил я Сэма.

Я протянул ему карту, и мы стали рассматривать ее: кудрявые деревца, маленькие домики, дымок над крышами — все такое хрупкое, красивое, точно в волшебной сказке.

— Лучше не надо, — после паузы ответил Сэм, взял карту, свернув в трубку, бросил в мусорный мешок.

— Не хватает одной крышки, — подала голос Кэсси. На ее порезах появилась запекшаяся корочка. — Кто-нибудь видел?

— Кажется, она лежала под столом, — буркнул Сэм. — Ага, вот она…

Он бросил крышку Кэсси, она закрыла последнюю коробку и выпрямилась.

Мы стояли под яркими лампами и смотрели друг на друга посреди голых столов и громоздящихся коробок. «Моя очередь готовить ужин…» Я чуть не произнес это вслух и заметил, как та же мысль мелькнула в глазах Сэма и Кэсси: глупая, невероятная мысль, которая разрывала мне сердце.

— Ладно, — вздохнула Кэсси, оглядев пустую комнату, и вытерла руки о джинсы. — Пожалуй, все.