Через пятнадцать минут мы паркуемся у ресторана. Богданов пропускает меня вперед скорее по привычке, чем из желания произвести впечатление галантного мужчины. Мы быстро изучаем меню, после чего делаем свои заказы.

— Вино? — спрашивает официант. Я вопросительно смотрю на Кирилла, он отвечает:

— Девушке бокал белого сухого. На ваш вкус.

— Полбокала, — уточняю я с вежливой улыбкой. После ухода официанта изучаю обстановку зала, делаю вид, что увлечена салатом, который принесли почти сразу, позволяя себя как следует рассмотреть. В итоге замечаю, что все это время Кирилл что-то напряженно читает в телефоне, полностью меня игнорируя.

Не может быть! Я начинаю поглядывать в его сторону. Создается впечатление, что он просто забыл о моем присутствии. Долго сверлю его глазами, он все еще увлечен перепиской.

— Кирилл Платонович? — окликаю тихо.

— Минуту, — поднимает палец вверх. Пишет сообщение, затем откладывает сотовый в сторону и смотрит на меня. — Извините, дела. Я вас слушаю, Лада Алексеевна. Вы сформулировали ваше предложение?

От его прямоты мне становится не по себе. Это не флирт. Далеко не флирт, хотя несколькими минутами ранее, в машине, на секунду мне показалось, что он заигрывает со мной. Мы словно и правда договариваемся о сделке, только на кону я сама.

Если бы его глаза опустились на уровень моего декольте, клянусь, мне было бы легче. Он бы стал мне понятен, и я бы выбрала стратегию дальнейшего общения. Некоторые мужчины предпочитают исключительно деловой тон, без намека на разницу полов, другие — завуалированно флиртуют и даже домогаются во время решения рабочих моментов, — и с первыми и со вторыми приходится уметь ладить. Деловой мир даже в двадцать первом веке жестоко проверяет женщин на прочность.

Богданов все еще ждет ответа.

Одно я знаю точно — он мне не нравится. С ним не получится расслабиться, пошутить, а потом спокойно разойтись до следующей встречи. Все его фразы выверены, время расписано по минутам.

— Если честно, я бы хотела перед вами извиниться, — говорю я, решив надавить на жалость. Мужчины любят, когда женщина чувствует себя виноватой, обязанной. Это льстит их самолюбию.

— За что? — он не понимает. Или делает такой вид, что вероятнее.

— За тот случай три года назад. Вы, наверное, не узнали меня, — прикидываюсь дурочкой. — Но, честное слово, все это время я переживала, что так некрасиво поступила. При всех оскорбила вас совершенно незаслуженно, — и впиваюсь глазами в его лицо, жадно ловя любой оттенок мимики. — Меня до сих пор гнетет тот поступок. Получилось случайно, я не хотела. Было плохое настроение с утра. Я искренне раскаиваюсь.

Он легонько пожимает плечами, будто я его удивила.

— Извинения приняты. И это даже мило, что столько времени вы так сильно из-за меня мучились, — его голос ровен, но сам набор слов сочится сарказмом. — Не стоило. Моя профессия такова, что я нравлюсь далеко не всем. И мне совершенно безразлично, что обо мне думают. Ваши трехлетние страдания были напрасны.

— Спасибо, — говорю я.

— Пожалуйста, — оставляет последнее слово за собой.

Нам приносят горячие блюда, и некоторое время мы молча едим. Я бросаю на него беглые взгляды. Богданов ест быстро, но аккуратно. Заметно, что он адски голоден, при этом манеры его безукоризненны. Я невольно задерживаюсь глазами на его руках — у него крупные ладони, ровные пальцы с ухоженной ногтевой пластиной. Тыльная сторона ладоней на треть покрыта темными волосками. На левом запястье дорогие часы.

Я думаю о том, что тогда, в прошлом, его руки выглядели иначе. Я помню тонкие дистрофические пальцы с крупными костяшками. Впервые в моей голове проносится мысль — а не был ли он болен в то время? Мы с коллегой и по совместительству моей близкой подругой называли его гоблином. Гоблин Дубовой — невольно всплывает в голове фамилия судьи и прозвище, которое мы дали ее помощнику.