— Жаль, что завтра не будет праздника! — сетует Олимпия, вытирая тарелки бумажным полотенцем и складывая их в посудомойку. — Вы такая красивая пара, а расписываетесь тайком, будто преступники. Может, стоит перенести регистрацию? Собрать друзей, родственников. Мне кажется, я, — она промокает салфеткой уголки глаз, — буду реветь всю церемонию от счастья за вас. Как хорошо, что вы помирились!

— Дорогая, — я улыбаюсь, потому что очень польщена ее участием. — Мы так и хотим сделать, — пожимаю плечами. — В январе. Обязательно отметим, позовем вас с Евгением. Но завтра мы распишемся, я не могу больше ждать.

Мы поженимся в одиннадцать утра, а в шесть у Кирилла самолет. В субботу рано утром ему нужно лечь в клинику. В течение двух дней ему проведут комплексное обследование. Я совершенно спокойна и готова ко всему. Что бы ни случилось, я буду рядом со своим самым любимым человеком. Он это знает.

Время пролетает быстро, и вот мы уже в аэропорту. Я немного плачу, когда наступает момент расставания. Жалею, что не лечу с ним, но он попросил подождать дома.

Дома. У нас дома. Наверное, в этом что-то есть — возвращаться туда, где тебя ждут. И я буду ждать его каждую минуту.

Недавно Кирилл узнал, что «Маргаритке» не нравится влияние, которое он приобрел после конфликта с греками, — а ему благодарны очень многие, в том числе из администрации города. Ситуация накалилась, и они с Маратом готовят компромат на случай, если придется отражать атаку бывшего друга.

Но ничего, пусть спокойно занимается делами. Даже не сомневаюсь, что у него все получится.

Ночью долго ворочаюсь, не хватает Кирилла, маюсь. То в подвал спущусь, грушу пообнимаю. То рубашку его надену, сфотографируюсь вызывающе в зеркале, чтобы ему утром отправить. Он ведь любит смотреть.

Едва дождавшись шести утра, высылаю фотографию и пишу:

«Доброе утро, муж».

Он отвечает, как всегда, очень быстро:

«Доброе, жена». И в конце скобочка. Он улыбается!

Следующие два дня я получаю сообщения такого содержания: «Кардиолог — окей», «Лор — окей», «Психолог — окей», «Флюорография — окей»… И в конце каждый раз скобочка.

Я же в ответ шлю сердечки. С каждым «окей» моему сердечку и правда становится легче биться. Всю неделю после примирения мы предохранялись, но один незащищенный секс у нас все же был, поэтому я живу в некотором сладком предвкушении. Олимпия, с которой мы каждый вечер пьем чай вместе, не задает неудобных вопросов, но мне так хочется поделиться, что, возможно, у нас с ней впереди множество общих тем для разговоров! Кое-как сдерживаюсь. Рано.

Кирилл, кстати, не ругался на мою маленькую ложь, попросил только впредь предупреждать о подобных решениях. «Пожалуйста», — добавил он, как обычно, исключительно вежливо. Он и правда прощает мне все, а я, честное слово, больше не стану испытывать пределы его терпения.

Кирилл прилетает в среду ночью. Его самолет самым жестоким образом задерживают, я три часа жду у окошка и, не выдержав, вырубаюсь на диване в гостиной около четырех утра. Где он меня и находит.

Просыпаюсь от того, что он устраивается рядом. Обнимает, и я забираюсь ему на грудь, целую в шею, трусь носом и снова целую. Кирилл подтягивает одеяло и поглаживает меня по спине. У нас на втором этаже две шикарные кровати, но мы жмемся друг к другу на этом узком диване и не желаем шевелиться.

— Как ты? — спрашиваю.

— Задолбался, — отвечает тихо. — Спи, завтра поговорим.

— Ты ведь не потерял по дороге заключения врачей? — щипаю его там, куда могу дотянуться

— Нет, — со смешком. — Утром можешь изучить. Не веришь на слово, что жить буду?

— Очень долго жить.

— Я уже понял, что так просто ты меня не отпустишь.

— Не-а, ни за что на свете, — закидывая на него ногу.