Призрак в кривом зеркале - Елена Михалкова (2009)

Эля дернулась по направлению к плите, а потому пропустила момент, когда гость вошел в комнату. Он как-то быстро оказался в столовой: только что звучали шаги на ступеньках – и вот уже Макар Андреевич стоит возле стола, знакомится с теми, с кем не успел познакомиться вчера, и извиняется за свое отсутствие на ужине. Минута – и уже сидит за столом, перебрасывается шутками с заинтересовавшейся Ларисой, расспрашивает Леню о его работе и отвешивает комплименты Эльвире Леоновне.

Эля рассматривала Макара Андреевича исподтишка, больше беспокоясь не о том, что может показаться ему невоспитанной, а о том, чтобы мама не заметила ее интереса, иначе не миновать нравоучений. Эле перед самой собой было неудобно, но со своим любопытством она ничего не могла поделать: не так много в ее жизни появлялось объектов для исследования.

Гость был чуть выше среднего роста, светловолос, худощав и симпатичен. Лицо умное, из тех, что называют располагающими. Серые прищуренные глаза поглядывали на сидящих вокруг стола чуть насмешливо, но Эля внутренним чутьем поняла: это не оттого, что именно они ему смешны, а оттого, что он всегда надо всеми посмеивается, в том числе и над собой. Она уже видела похожего человека, говорившего так, что не понять было: шутит он или всерьез. Новый постоялец был из той же породы.

Она попыталась определить его возраст и не смогла. Эдик накануне сказал – студент, и первое впечатление ее было именно таково, но, приглядевшись, Эля решила, что Макар Андреевич старше, чем кажется. «Клетчатая рубашка сбивает с толку. Он в ней какой-то несолидный», – подумала она.

За утренней беседой семья Шестаковых узнала, что Макар приехал на две недели подлечить больную спину в местный санаторий, славящийся своими врачами и процедурами, но, увидев номера в «Залежном», испугался и поспешно бежал. Илюшин в комическом ключе описал прелести номера, представшего его глазам, и все с удовольствием посмеялись: прибывшие в Тихогорск одинаковыми словами рассказывали об ужасах проживания в санатории.

– К сожалению, – признала Эльвира Леоновна, помешивая ложечкой кофе, – за последние несколько лет ничего, совершенно ничего не изменилось. Невозможно понять, отчего лечебный комплекс с такими возможностями не превратят в большой центр, куда люди могли бы селиться без опаски, что ночью их покусают клопы. Поймите меня правильно, Макар Андреевич, мне, как и прочим держателям частных гостиниц, от нынешней ситуации с санаторием одна лишь выгода: люди едут лечиться, жить в санатории им не хочется, и волей-неволей они вынуждены искать приют в городе. Но ведь дело не только и не столько в деньгах. Хотелось бы, простите за громкие слова, гордиться тем, что есть в Тихогорске…

Макар заверил Эльвиру Леоновну, что он прекрасно ее понимает, и разговор закрутился вокруг приезжих, состояния местного санатория и российской медицины вообще.

Непринужденно болтая, Илюшин впитывал в себя утренние впечатления от дома и людей. Комната, которую хозяева называли столовой, находилась на первом этаже – к ней сделали пристройку, в которой разместилась кухня. Здесь, как и везде, соблюдался стиль мещанского уюта: большая лампа под абажуром над круглым столом, добротные стулья – такие же стояли в комнате Макара, – шкафчики с посудой за толстым стеклом, а в дальнем углу – шкаф-«горка», в котором на фанерных полках красуются праздничные фарфоровые сервизы. Все вокруг не новодел, притворяющийся антиквариатом, а самые что ни на есть настоящие вещи, выдержавшие проверку временем. Только плита и мойка были новые, поблескивающие хромированной сталью.