— Артем, пусти меня! Я хочу это видеть, нет, я хочу сама его пристрелить! Я имею полное право! Пусти! — прокричала я, пытаясь освободиться, но не сдвинулась даже на миллиметр.

Никогда не задумывалась, насколько силён этот мужчина! Для меня Тёмыч был тем самым мальчишкой из соседнего дома: худенький, хлюпенький, но ужасно гордый и молчаливый, который никогда не оставит в беде.

— Нет, Селин, не надо! Ты сейчас ничего не понимаешь, а потом тебя накроет осознание происходящего. Ты же потом сама себя сожрешь от сожаления.

— Но, Артём, а как же Дан? — тихо спросила я, обмякнув в его руках.

— Он справится, не волнуйся. Он и раньше убивал. Селя, он боец, он медведь. Я все равно не смогу его остановить. Встать сейчас между ним и Маркеловым смерти подобно, я не собираюсь в любом случае.

Еще раз окинув взглядом комнату, вдруг почувствовала жуткую усталость и боль во всём теле. Провела рукой по шее, где саднило, там оказалась кровь. Этот гаденыш всё-таки успел меня порезать. Чувствовала, как адреналин покидает мое тело, и я сдуваюсь как воздушный шарик. Опустив голову, вижу, что платье порвано и в крови, руки в уже проступающих синяках. Блин, я как жертва группового изнасилования, хотя, по сути, я недалеко ушла от истины.

Вот так сказочке конец, а кто слушал — молодец!

Не знаю, сколько прошло времени, я будто попала во вневременной континуум, хотя на медицинском языке это называется состоянием фрустрации.

Артём, укутав меня в плед, вывел на балкон подальше от шума и всех этих людей в черных масках, что набежали в библиотеку. Один из них кивнул моему другу и скрылся за боковой дверью, остальные распределились по комнате. Кто-то направился к людям Маркелова на пол, что-то тихо говоря, Пашка увел Сафронова в ту же знаменитую комнатешку. К ещё подающему признаки жизни Костику подошли двое, судя по их уверенным движениям по телу раненого, мои коллеги. Один из них двинулся ко мне, желая тоже оказать помощь, но я так от него шарахнулась в сторону, что не держи меня Артём, упала бы. После этого он увел меня на свежий воздух, от греха подальше.

Как и говорил Тёмыч, меня накрыло. Помимо чувства боли от ударов, ко мне пришло понимание, что я, как минимум, убила одного человека. Я, которая клялась защищать жизнь, убила человека, который был чьим-то сыном, возможно, мужем и отцом. Тошнота подкатилась к самому горлу, и сколько бы я не дышала через нос и рассматривала звёзды в ночном небе, меня вывернуло наизнанку в какой-то горшочек. Вот ещё и фикус прикончила, так как после такой «подкормки» он точно зачахнет.

На спину легла рука, от испуга я вздрогнула, а по телу прошла крупная дрожь, вызывая новый приступ рвоты. Слабачка я стала, нервная и дерганая психичка.

Успокоившись и вернув дыхание в норму, выпрямилась и развернулась к Даниилу, то, что это он, я поняла почти сразу, по запаху парфюма. Он, как тогда перед бойцовским клубом, вытащил из кармана пиджака белый носовой платок, аккуратно обтер сначала мое лицо, а потом другим концом и кровь с шеи. Под его прикосновениями каждый раз вздрагивала, так как вернувшаяся проклятая фобия захватила мое тело и не желала сдаваться даже Арчинскому.

Вид Даниила и так был хмурым, а от моей реакции на него он просто превратился в большой и угрюмый утес. Закончив с бесполезными попытками привести меня в порядок, ругнувшись, он вложил платок в мою руку, а сам отошёл к перилам балкона. Взявшись за ограждение, мужчина запрокинул голову назад, рассматривая чёрное небо.

Я вытерла кровь с ладони и, зажав ткань в кулак, тоже подошла к балюстраде, но встала на расстоянии от него. Заметив мое расположение вдали от него, Дан снова выдал перл русского матерного, а потом, закинув руку в волосы, схватил себя за пряди. Он точно был очень расстроен, но сейчас я не могла ему помочь, я даже себе не могу.

— Прости! Я обещал тебя сберечь, но не смог! Прости, Кроха, что подвёл, — тихо попросил Арчинский, продолжая смотреть в небо.