– Будем действовать постепенно, – начал он. – Человеческая память – своеобразный механизм. Она не похожа на этот магнитофон, недостаточно прокрутить ленту назад, чтобы еще раз прослушать запись. Более того: воспоминания часто накладываются одно на другое, смешиваются. Запись может оказаться неполной, в ней могут встретиться дыры, изъяны: сознание чинит их на свой лад, ставя заплатки, которые в действительности являются ложными воспоминаниями и могут все запутать. Поэтому нужно следовать некоторым правилам, чтобы отличить подлинное от ложного. Пока все понятно?

Она кивнула.

Грин выждал несколько секунд, потом продолжил:

– Теперь, Сэм, я хочу, чтобы ты вместе со мной вернулась в лабиринт.

Просьба привела ее в ужас. Она не хотела возвращаться туда. Нет, никогда. Она хотела оставаться в этой удобной постели, среди звуков наполненного движением мира, который простирался за дверью ее палаты: больничные шумы, приглушенные голоса. Умоляю, не возвращай меня в безмолвие.

– Не волнуйся, на этот раз с тобой буду я, – заверил доктор.

– Хорошо… Пойдемте.

– Начнем с чего-нибудь простого… Я хочу, чтобы ты припомнила, какого цвета были стены.

Саманта закрыла глаза.

– Серые, – произнесла она без колебания. – Стены в лабиринте серые. – Картинка быстро промелькнула у нее перед глазами.

– Серые – какие? Светлые, темные? Гладкие или, скажем, в трещинах или в пятнах сырости?

– Везде одинаковые. Гладкие стены. – Ей показалось, будто она этих стен коснулась. На мгновение открыв глаза, заметила, как доктор Грин что-то записывает в блокнот. Его присутствие ободряло. Так же как и белоснежные стены больничной палаты, чуть подкрашенные синим неоновым светом, похожие на дно океана.

– Скажи мне, слышала ли ты какие-нибудь звуки?

Она покачала головой:

– Звуки не могут проникнуть в лабиринт.

– Чувствовала ли ты какие-то запахи?

Она попыталась поточней определить ощущения, молниеносно приходившие на память неизвестно откуда.

– Земля… Пахнет сырой землей. Еще плесень… – Она сопоставила сказанное: нет ни окон, ни звуков, пахнет сыростью. – Это пещера.

– Ты хочешь сказать, что лабиринт находится под землей?

– Да… Мне кажется, да… Нет, я уверена, – поправила она себя.

– Кто дал ему такое имя?

– Я, – тут же призналась она.

– Почему?

Она вновь увидела, как бежит по длинному коридору, куда выходит множество комнат.

Помещение хорошо освещается неоновыми лампами, расположенными на потолке. Ей не холодно, но и не жарко. Она вышла босиком исследовать окружающий мир. Два ряда железных дверей, одна против другой. Некоторые открыты и ведут в пустые комнаты. Другие, наоборот, заперты на ключ. Она доходит до конца коридора и сворачивает направо: сцена повторяется. Еще двери, еще серые комнаты. Все одинаковые. Она все идет вперед, подходит к развилке. Какое ни выберешь направление, вскоре снова очутишься в исходной точке. Так, во всяком случае, кажется. Сориентироваться никак невозможно. По всей видимости, выхода нет. Входа тоже. Как я сюда попала?

– У места, в котором я нахожусь, нет конца. И нет начала.

– Поэтому там никто не живет, кроме тебя, – заключил доктор Грин.

– Это не похоже на дом, – уверенно заявляет она. Это лабиринт, сколько можно повторять.

Но Грин все хотел узнать досконально.

– Там, к примеру, есть туалет?

Маленькая, узкая каморка. Один только унитаз. И от него воняет. Ужасно воняет. Даже воду спустить нельзя. Она не хочет делать там свои дела.

– Я не хочу там делать свои дела, – смущенно произносит она, следя за реакцией Грина. – И терплю, все время терплю.

Но долго сдерживаться невозможно. Она хватается за живот, чувствуя, как теплые капли стекают в трусики.

– Почему ты не можешь сделать это – и дело с концом? – спрашивает доктор Грин. – Что тебе мешает?

– Мне стыдно, – признается она.