Их траектории действительно пересеклись у основания горки. Но тормоза все-таки сработали: машина приостановилась, и мальчик уперся ногами в переднее колесо. В этот момент он решил, что спасен.

Однако «Камаз» продолжал движение, пусть и очень тихо. Колесо плавно сдвинулось, и мальчик, потеряв опору, снова поехал по льду. Медленно-медленно он съезжал вниз, а «Камаз» так же медленно и неумолимо тащило вперед. И вот тогда мальчик понял, что сейчас его раздавит задними колесами.

До этого я не знал, что такое страх, сказал мне тот выросший мальчик. Я думал, ничего не может быть страшнее того мига, когда я заметил «Камаз», катясь по горке. На самом деле кошмар начался, когда меня очень неспешно и плавно потянуло под него второй раз.

Мальчику удалось спастись. Рядом случился взрослый, который подбежал и выдернул полумертвого от ужаса ребенка из-под гигантской махины.

Я пытаюсь удержаться над полом, который время от времени перекатывается черной волной, и мне кажется, что от заднего колеса «Камаза» меня отделяет несколько сантиметров.

Это расстояние сокращается, когда Маша Елина выходит из своего номера.

Я вижу, что она задумала. Ей кажется, это хорошая мысль – спрятать цепочку там же, где был нож. А вернувшись в Москву, позвонить Липецкой и сказать, что ее семейная реликвия в тайнике, а самой Маше все известно. «Если что-нибудь случится с кем-то из наших, – проигрывает она в уме будущий разговор, – я пойду прямиком к следователю».

И еще, конечно, она хочет записать свои показания и оставить в надежном месте с указанием «открыть в случае моей смерти».

Ее план нелеп. Но дело даже не в этом. А в том, что с женщиной, убившей меня, они встретятся в одной точке.

И тогда Машу Елину тоже убьют.

Пол подо мной давно уже горбится не волной, а рифленой шиной «Камаза». Я все ближе к ней. Меня раздавит, когда эту рыжеволосую женщину, так гордящуюся своей выдумкой, встретит та, вторая.

И снова я знаю, как все произойдет. На полке с резиновыми перчатками лежат ножницы, которыми горничные состригают бирки с нового белья. Я вижу, как Елина оборачивается к приоткрывшейся двери, как меняется ее лицо – и как вошедшая без раздумий хватает ножницы с полки.

Маша идет по коридору. Ей остается жить четыре минуты.

Я преграждаю ей путь. Она проходит сквозь меня, ничего не замечая. Я преследую ее, кричу, предупреждая о смертельной опасности. Она услышала бы меня, если б не была так глубоко погружена в раздумья о Липецкой.

«Забудь про нее!» – умоляю я.

«Не ходи туда!»

«Остановись!»

Но повторяется то, что происходило с Анжелой. Маша действительно останавливается, но только возле пожарного крана, чтобы взять ключ от подсобки. Мои силы стремительно тают, однако я раз за разом пытаюсь выбить ключ из ее руки, чтобы она не успела войти в каморку. Если задержать ее на пару минут, та, вторая, не доберется до ножниц, и тогда у Маши Елиной есть шанс.

Но она уверенно проворачивает ключ в замке, щелкает выключателем на стене и сразу идет к подоконнику, не забыв прикрыть за собой дверь, чтобы никто не застал ее врасплох.

У нее полторы минуты жизни, но она не догадывается об этом.

6

– Где моя футболка?

Саша разворошила одеяла, заглянула под подушку. Илюшин одним быстрым движением спрятал белую тряпочку за спину.

– Какая футболка? – удивился он. – Ты разве в футболке пришла?

Стриж обернулась к нему, и он с нескрываемым удовольствием уставился на ее грудь. Несколько секунд она смотрела на него, а потом расхохоталась:

– Давай сюда!

– Ты о чем?

Илюшин пытался изобразить непонимание, но Саша неожиданно прыгнула на него как кошка, повалила в подушки и попыталась отобрать футболку. Она оказалась ловкой и сильной, их возня, к взаимному удовольствию, затянулась, и лишь десять минут спустя из подушек снова вынырнули две взлохмаченные головы.