Она медленно прошла в кабинку, через некоторое время для вида нажала на слив, вышла, двинулась к раковине. Краем глаза глянула на девушку, стоически сдерживающую рыдания, лишь тихонько шмыгающую носом и вытирающую слезы, и опешила.

‒ Одри? ‒ выдохнула недоверчиво.

Они всю младшую школу были, не разлей вода ‒ куда одна, туда другая. Эмберли любила оставаться ночевать у подружки дома, ее мама всегда угощала вкусненьким, щекотала и целовала на ночь. К себе Эмберли приглашала Одри очень редко, пожалуй, только тогда, когда мать была на работе. И тогда каждый их приход начинался с маленького ритуала. Усевшись на корточки, сдавленно хихикая и оттирая друг друга локтями, они по очереди пытались выудить запасной ключ от дома из потайной щели в стене. Потом выигравшей разрешалось пошарить в туалетном столике Тани, накрасить губы её помадой или подвести глаза.

В средней школе подружка стала отдаляться. Ее все сильнее тянуло к благополучным девочкам из богатеньких семей: у тех были новые игрушки, стильная одежда, их мамы не работали официантками в местных забегаловках. Они посматривали со снисходительным презрением на таких, как Эмберли. И на всех, кто находился рядом с ними тоже. И если самой Эмберли было начхать на их полупрезрительное отношение, Одри мечтала совсем о другом: оказаться среди элиты, задавать в школе тон, ловить заинтересованные взгляды самых крутых мальчиков. Но между ней и мечтой огородным пугалом торчала подружка-лузер, которая оказалась достаточно умной, чтобы всё разглядеть и понять.

Эмберли сама, не дожидаясь, пока Одри скажет, что дружбе конец, попросила мать перевести ее в другой класс. Всю среднюю школу они, практически не виделись. Не считать же коротких встреч во дворе школы, или коридоре, в момент которых и короткое «Как дела?» бросить некогда. Пожалуй, они обе забыли, что раньше не могли друг без друга жить. Потому что встретившись на углубленном курсе по ITC, девушки просто сделали вид, что впервые видят друг друга, хотя наткнуться на Одри именно на занятиях по этому предмету Эмберли ожидала меньше всего.

И вот сейчас бывшая подруга стояла перед ней, зареванная, с разводами потёкшей туши вокруг глаз, делавшими её похожей на грустную панду, с прилипшими к щекам мокрыми прядями, с каплями воды на подбородке, и прятала глаза.

‒ Привет! ‒ произнесла она, изо всех сил стараясь сделать вид, что ничего особенного не произошло и с ней всё нормально. ‒ Как дела?

‒ Да по-старому, ‒ на автомате выдала Эмберли и пожала плечами.

Если честно, она даже растерялась. Уже несколько лет Одри не то, чтобы с ней не заговаривала, даже старалась не подходить слишком близко, строго придерживалась установленной самой же дистанции, создавала впечатление, что они вообще не знакомы. И вдруг!

И что теперь? Эмберли нужно поддержать внезапно завязавшийся разговор?

Спрашивать в ответ то же самое ей показалось глупым. Видно же, что хорошего мало, да и вряд ли Одри решится на откровенность после нескольких лет нарочитого игнора. Но та вдруг разговорилась, а вслед за первыми фразами снова хлынули слёзы, хотя, по мнению Эмберли, особых причин для рыданий не существовало – обычная ситуация, до ужаса будничная и хорошо знакомая.

Пару дней назад Одри и ее молодой человек не смогли сдержать страсти и переспали прямо на заднем сидении автомобиля. Эмберли не смогла сдержать короткий смешок, проведя аналогию со своей матерью, а Одри нахмурилась, приняв его на свой счет, шевельнула губами, наверняка готовясь сказать что-то негодующее или обидное. Но Эмберли её опередила:

‒ Хоть предохранялись? – поинтересовалась в меру назидательно, в меру сочувственно.

‒ Конечно, ‒ непонимающе вскинула брови бывшая подружка. Меньше всего она ожидала подобного вопроса.

‒ А моя мамаша – нет, − сообщила Эмберли, на этот раз только назидательно, и указала на себя.