Чейз еще раз затягивается. Он ведет себя так, будто то, что мы сейчас сделали, не бог весть как важно. Может, для него это действительно так. Он, наверное, постоянно занимается сексом с девушками на вечеринках.

Я не сказала ему, что девственница.

Я…

– Мне надо идти, – выпаливаю я, вскакивая с кровати.

Он молчит и даже не смотрит на меня. Я рада этому, потому что не очень-то хочу, чтоб он видел, как мне стыдно.

Когда поворачиваю дверную ручку, Чейз спрашивает:

– Где твой телефон?

Я поворачиваю голову, и наконец наши взгляды встречаются. По его лицу ничего невозможно понять. Грудь все еще блестит от пота, выступившего во время… Я отвожу взгляд.

– В сумочке, – бормочу я, – а что?

– Возьми его.

Я не в силах отказать этому парню. С трудом выуживаю мобильник из сумки и жду.

Он диктует номер.

Я смотрю на него, все еще чувствуя стыд. Мое тело реагирует на вид его обнаженного торса, несмотря на боль.

– Занеси номер в телефон, – голос у него грубый. – Напиши мне, когда доберешься до дома своей подруги. Хочу знать, что с тобой все в порядке.

Продолжаю глядеть на него.

– Бэт, – окликает он, и ко мне наконец возвращается дар речи.

– Повтори, пожалуйста, – шепчу я.

Он называет цифры, и я послушно вбиваю их в память телефона.

– Звони мне, если понадобится, – грубовато добавляет он.

Я киваю. Мы оба знаем, что, за исключением того сообщения, которое я отправлю ему из дома Скарлетт, я никогда, никогда, никогда не воспользуюсь этим номером снова.

4

Завтра мой первый учебный день последнего года в выпускном классе. Я должна ликовать: остался лишь год в родительском доме. Всего год до поступления в колледж, который я выбрала. Год до свободы от постоянного бдительного родительского контроля.

Взгляды родителей прикованы ко мне – в воздухе висит напряжение. Разочарование мамы смешивается с растерянностью и возмущением отца. Черная грозовая туча поднимается к потолку, словно дым от сгоревшей листвы.

Стараюсь вести себя нормально, будто вчера ночью не сделала ничего, о чем теперь жалею. Я заставляла себя не думать о Чейзе, но это так трудно. Когда мысли возвращаются снова, мне хочется плакать.

Вчера у меня впервые был секс. Я хотела его и наслаждалась им. Но очарование рассеялось так быстро. Восторг от того, что я делаю что-то новое, возбуждающее, мятежное, сменился глубоким стыдом. Мой первый раз случился с незнакомцем. Это была встреча на одну ночь. И что, черт побери, мне с этим делать? Не могу даже осмыслить это. Мне хотелось бы, чтобы родители прекратили пялиться на меня. Боюсь, что если они будут смотреть достаточно долго, то смогут прочитать мои мысли.

– Хорошо провела время у Скарлетт? – спрашивает мама, нарушая молчание.

Звук ее голоса пробуждает фантомную боль на щеке. Она ударила меня вчера, но ведет себя так, будто не помнит этого. Или, может, просто пытается забыть. Или надеется, что я забуду. Возможно.

– Лиззи, – повторяет она, – ты хорошо провела время?

– Ага. – Я сдвигаю тушеный кабачок на край тарелки. Скарлетт спала, когда я пробралась к ней. Утром мы едва перекинулись парой слов. Подруга все выпытывала у меня подробности о вечеринке, но я отвечала расплывчато: не хочу, чтобы Скарлетт знала, что я отдалась сексуальному незнакомцу на случайной вечеринке. Мне стыдно.

– Что вы делали?

Вилка замирает в моей руке. Такого рода вопросы задают, когда вас в чем-то подозревают и хотят поймать на лжи. В подобных случаях лучше говорить поменьше.

– Разное.

Стараюсь вести себя так, чтобы не выдать волнения и страха.

– Например? – Тон у мамы непринужденно-вызывающий.

– То же, что и всегда.

На несколько секунд наступает молчание, во время которого я понимаю, что они ждут признания. Я не отрываю взгляда от тарелки.