Я сжимаю его в кулаке и запихиваю подальше в карман пальто. Руки леденеют. У меня нет ни перчаток, ни шапки. Наверное, мне лучше пойти домой.

– Я просто зашла сказать… что сожалею о том, как все обернулось. И… надеюсь, мы сможем остаться друзьями. И с Новым годом!

Питер щурится.

– С Новым годом? – переспрашивает он. – Ты это пришла сказать? Сожалею и с Новым годом?

– И что я надеюсь, что мы останемся друзьями! – добавляю я, закусив губу.

– Ты надеешься, что мы останемся друзьями? – повторяет он, и в его голосе слышатся нотки сарказма, которых я не понимаю, и мне это не нравится.

– Именно так.

Я начинаю вставать. Я надеялась, что он отвезет меня домой, но теперь не хочу даже спрашивать. А на улице так холодно! Может, если намекнуть… Дыша на руки, я говорю:

– Ну, мне пора домой.

– Погоди! Давай вернемся к извинениям. За что именно ты просишь прощения? За то, что выгнала меня из своего дома, или за то, что считала меня козлом, который всем вокруг рассказывает о том, как переспал с тобой, хотя этого не было?

У меня комок подступает к горлу. Когда он так говорит, это звучит действительно ужасно.

– И за то и за другое. Я за все хочу извиниться.

Питер склоняет голову набок, приподняв брови.

– А еще за что?

Я начинаю сердиться. Еще за что?

– Больше ни за что. Это все.

Слава богу, я не отдала ему письмо, раз он так себя ведет. Как будто мне одной есть за что извиняться.

– Слушай, ты сама пришла просить прощения и предлагать остаться друзьями. Но ты не можешь заставить меня принять твое недоделанное извинение.

– В любом случае желаю тебе счастливого Нового года! – Теперь я тоже говорю с сарказмом, и мне это нравится. – Всего тебе хорошего. Живи долго и счастливо, и все такое.

– Ладно. Пока!

Я разворачиваюсь. Утром я была полна надежд. У меня в глазах зажигались звезды, когда я представляла, как все пройдет. Боже, какой же Питер придурок! Скатертью ему дорога!

– Погоди!

Надежда запрыгивает мне в сердце, прямо как Джейми Фокс-Пикл, когда он забирается ко мне на кровать: быстро и без приглашения. Я оборачиваюсь, но всем своим видом говорю: «Ой, ну что еще тебе нужно?», чтобы Питер ничего не заметил.

– Что у тебя в кармане?

Я залезаю в карман рукой.

– Это? Да так, ничего. Рекламная листовка. Она лежала рядом с твоим почтовым ящиком. Не волнуйся, я по пути ее выброшу.

– Давай мне, я сам выброшу, – говорит он, протягивая руку.

– Нет. Говорю же, мне не сложно. – Я стараюсь затолкать конверт поглубже в карман, а Питер пытается выхватить его у меня из рук. Мне удается увернуться, и я сжимаю письмо изо всех сил. Он пожимает плечами, и я расслабляюсь, облегченно вздохнув. Тогда-то он и бросается вперед, вырвав у меня добычу.

– Питер, отдай! – кричу я, запыхавшись.

– Вскрытие чужой корреспонденции является федеральным преступлением! – говорит он беспечно, а потом смотрит на конверт. – Это же мне! От тебя!

В отчаянии я снова пытаюсь выхватить письмо, чего Питер не ожидает. Какое-то время мы боремся, и мне даже удается схватиться за уголок, но он не отпускает.

– Прекрати, ты его порвешь! – кричит он, освобождая конверт от моей хватки. Я пытаюсь тянуть сильнее, но слишком поздно. Он победил.

Питер держит письмо у меня над головой, открывает его и начинает читать. Какая же это пытка, стоять перед ним, смотреть и ждать. Чего ждать? Сама не знаю. Как будто мало мне унижений! Может, лучше просто уйти? Как же медленно он читает!

Наконец-то закончив, Питер спрашивает:

– Почему ты не стала мне его отдавать? Почему собиралась просто уйти?

– Не знаю. Потому что ты был не слишком рад меня видеть, – говорю я, и мой голос предательски дрожит.

– Да брось, я набивал себе цену! Глупышка, я все ждал, что ты мне позвонишь. Шесть дней прошло!

– О! – Я только и могу, что выдохнуть.