Он долго стоял, разглядывая это послание при сером свете, проникающем через окно, затем убрал всю почту на сервант. Приготовил себе виски со льдом и прошел в гостиную.

Мерв по-прежнему оживленно болтал с Лорном. Краски на новом «Зените» были не просто изумительные – они завораживали. Будь наши межконтинентальные баллистические ракеты столь же замечательными, подумал он, вот славно было бы где-нибудь бабахнуть. У Лорна была абсолютно седая шевелюра. Серебристая. Немыслимого оттенка серебра. Он вдруг, сам не зная почему, представил себе Лорна лысым. Плешивый как коленка, вспомнил он и смешливо хрюкнул. Хотя непонятно, чем так рассмешил его мысленный образ внезапно облысевшего Лорна Грина.

Мэри, улыбаясь, подняла голову.

– Смешинка в рот попала? – спросила она.

– Да так. – Он покачал головой. – Вспомнил кое-что.

Усевшись рядом с женой, он чмокнул ее в щеку. Высокая тридцативосьмилетняя женщина, она вступила в тот противоречивый возраст, когда женская красота как бы определяет, какой стать в зрелом возрасте. Кожа у нее была гладкая, а груди небольшие и упругие; такие не провиснут. В еде Мэри себе не отказывала, но подвижный образ жизни не позволял ей располнеть. Во всяком случае, и лет через десять ее не испугает приглашение появиться в купальнике на общественном пляже. Его мысли невольно перенеслись к собственному брюшку. Да брось ты, Фредди, где ты видел хоть какого-то руководителя без пуза? Живот в наши дни – символ успеха и процветания. Как «Дельта-88». Да, Джордж, ты прав. Следи за своим четырехкамерным моторчиком, избегай рака – и дотянешь до восьмидесяти.

– Как прошел день? – спросила Мэри.

– Прекрасно.

– Ты уже смотрел новую фабрику в Уотерфорде?

– Нет, в другой раз.

Он не был в Уотерфорде с октября. Орднер это знал – кто-то наверняка ему напел, – поэтому и прислал это письмо. Новая фабрика должна была разместиться на месте бывшего прядильного комбината, и представитель мелкой риэлтерской фирмы то и дело названивал ему, пытаясь ускорить сделку. Вы ведь не единственные покупатели, напоминал он. Я тоже времени зря не теряю, отвечал он риэлтеру. Потерпите еще немного.

– Как насчет этого кирпичного дома на Кресент? – спросила Мэри. – Ты еще не смотрел?

– Он нам не по зубам, – ответил он. – За него сорок восемь тысяч просят.

– За такую лачугу! – вознегодовала Мэри. – Да это грабеж на большой дороге!

– Вот именно. – Он отпил виски. – Что рассказывает наша милая Беа из Балтимора?

– Ничего нового. Устроилась в какую-то сверхмодную клинику, где лечат с помощью гидротерапии. Потрясно, да? Слушай, Барт…

– Что?

– Нам ведь переезжать пора. Двадцатое января на носу. А то нас на улицу выставят.

– Я делаю все, что в моих силах, – заверил он. – Потерпи немного.

– Этот маленький особняк в колониальном стиле на Юнион-стрит…

– …уже продан, – закончил он за нее, допивая виски.

– Вот именно об этом я тебе и толкую, – недовольно сказала Мэри. – Нам с тобой он бы подошел идеально. С учетом компенсации мы бы вполне потянули.

– Он мне не понравился.

– Что-то тебе в последнее время не угодишь, – проворчала Мэри. – Не понравился он ему, – пожаловалась она телевизору. На экране уже дергалась певичка-негритянка. Она пела «Эльфи».

– Мэри, я делаю все, что в моих силах, – терпеливо повторил он.

Она повернулась и посмотрела на него. Глаза ее сочувственно увлажнились.

– Барт, я прекрасно понимаю, насколько тебе дорог этот дом… – дрогнувшим голосом начала она.

– Нет, – сказал он. – Не понимаешь.

21 ноября 1973 года