Профессор Харрис мог бы сам подстроить покушение. Если он не дурак – а в случае лонгера это вряд ли – то и улики подтасовал соответствующе. Итого, профессор получил услуги агентства, не заплатил за это ничего, да еще может попробовать отсудить компенсацию морального ущерба. Последнее, конечно, не гарантированно. Но кто знает, какие на самом деле связи имеются у Харриса? Каста долгоживущих «своим» старается помогать…

А что? Эта идея нравится мне больше других! Потому тут же соединил Харриса и Гойла толстой чертой. Теперь схема стала напоминать паутину.

И это ведь далеко не все… Раз уж поверхностный анализ выдал столько вариантов, что можно придумать, если напрячь мозг чуть больше?

Посмотрел на ополовиненную бутыль.

А вот сейчас и выясним. В конце концов, вся ночь впереди!

Глава № 5

Пробуждение оказалось не из приятных.

Где-то вдали раздался звон, отозвавшийся в голове жуткими колоколами. Вместе со звуком пришла боль. Веки едва разомкнулись; с пересохших губ слетели слова проклятья.

Звон послышался снова. Затем раздалось размашистое буханье. Только теперь до меня дошло, что кто-то ломится во входную дверь.

Медленно приподнялся, перебарывая боль в задеревеневших мышцах. Все-таки кресло, каким бы удобным оно не было, не предназначено для сна. Хрустнула шея, с превеликим трудом распрямился позвоночник. Ладони ухватились за голову, стараясь сдержать тяжелую пульсацию похмельного синдрома.

Глянул на стол: бардак там царил знатный. Пустая бутыль гордо возвышалась посредине груды исписанных бумаг. Стакан валялся на полу. Самописная ручка изгрызена, будто ею закусывали. Поверх всего красовался лист, испещренный линиями и надписями настолько, что разобрать хоть что-то вменяемое в этом нагромождении казалось совершенно невозможно. Если невероятно сложная схема и навела вчера на какие-то мысли, то сейчас она виделась совершенной бессмыслицей.

Осторожно напряг мозг, но память отказалась работать. Воспоминания о вчерашнем вечере заканчивались примерно на половине бутылки. Остальное… бесследно растворилось в приступе алкогольной амнезии.

Снизу донесся очередной сеанс грохота, звякнули стекла. Придвинувшись к окну, аккуратно раздвинул жалюзи. Тусклый солнечный свет ворвался во тьму гостиной, вырисовывая нелицеприятные последствия бездарно проведенной ночи. Глаза невольно заслезились, пришлось основательно проморгаться, прежде чем выглядывать наружу.

На стоянке красовался казенный автомобиль. У входа суетилась давешняя парочка. Эльза настойчиво тыкала кнопку звонка, Джонсон молотил в дверь, будто вознамерившись пробить в ней дыру.

– Иду, иду… – прохрипел я, удивляясь собственному голосу.

Во рту словно создали свалку радиоактивных отходов. А после – пришла засуха, и образовалась пустыня. Язык болтался промеж зубов, как последняя иссохшаяся подыхающая ящерица на загаженных просторах ядовитой пустоши.

Кое-как спустился по лестнице, изо всех сил стараясь сделать это не кубарем. Тело слушалось с трудом, руки и ноги двигались, будто ватные. Мир никак не желал приобретать четкость, то и дело норовя перевернуться вверх дном.

Новый грохот сотряс входную дверь, а вместе с ней и половину здания. Во всяком случае, мне так показалось.

– Да иду я! – выдавил скорее для самоуспокоения, с трудом преодолевая пространство гостиной.

Отодвинул засов. Дверь распахнулась, впуская внутрь промозглую слякоть и двух взъерошенных людей. Джон и Эльза шагнули вперед синхронно, словно взявшись за руки. Оба смотрели на меня, как на некое чудо света.

– Майк! Что ты наделал! – воскликнула Эльза, смешно заламывая кисти рук.