Нэнси почувствовала, как внизу живота закипают пузыри истерического смеха. Сложный? Да как он может сравнивать?! И все же она промолчала. Не издала ни звука. Пусть попробует объяснить.

– Мне кажется, жена подозревает… Боюсь, как бы не обратилась в газеты – представь, что с нами будет?

– Но ведь это уже не важно, мы будем далеко, в Багдаде. – Нэнси не видела его лица, в темноте светился лишь кончик сигареты.

Он испустил хриплый смешок, почти рычание.

– В Багдаде? Какого черта нам делать в Багдаде?

– Я… я не знаю. Просто… – Она запнулась. – Наверное, просто жить. Мы же любим друг друга, разве этого недостаточно?

Молчание было ей красноречивым ответом.

Ей захотелось все рассказать. Боже, как ей хотелось облегчить наконец душу! Увы, нельзя. Он должен сам прийти, добровольно, иначе ничего не выйдет – у нее хватало мозгов это понимать. Да и остатки гордости не позволяют… Нет, она не опустится до эмоционального шантажа.

– Ты ведь знаешь, как ты мне дорога, – прошептал он. – Иначе стал бы я так рисковать, пробираясь сюда?

Он перегнулся через нее, чтобы затушить сигарету, и ткнулся носом в ее волосы.

– Просто обожди пару-тройку месяцев, не высовывайся… – Он потерся щекой о ее шею, и по телу пробежали сладостные спазмы. – Мы будем вместе, обещаю.

Он скользнул ниже, и Нэнси закрыла глаза. Ей так отчаянно хотелось верить!

Глава 3

Лозанна – Милан

На следующее утро Агата проснулась в восторге: за окном высились Альпы. Лучи восходящего солнца отражались на снежных вершинах причудливыми розоватыми пятнами на фоне безупречного неба.

Она поспешно оделась: жакет от Сони Делоне в ярких полосах осенних цветов, шелковая блузка и шерстяная юбка в тон. Подойдя к маленькому зеркалу над раковиной, Агата поразилась собственному отражению: на солнце рыжина в волосах выглядела кричаще яркой. Парикмахер предупреждал о подобном эффекте: «Вы – натуральная блондинка, так что цвет может проявиться совершенно иначе».

Она улыбнулась непривычной для себя улыбкой и надела очки, чтобы довершить образ. Ярлычки, выглядывающие с багажной сетки над головой, подтверждали ее новую личину: миссис М. Миллер, Грейстон-хаус, Дрюстентон, Эксетер.

Агата открыла дверь купе и замерла в нерешительности, напуганная предстоящим походом в вагон-ресторан. Там будет столько народа! А вдруг ее узнают?

Но тут на помощь пришел желудок: где-то открылась дверь, и в коридоре повеяло запахом горячих тостов с беконом и кофе. Отец всегда говорил: для успокоения нервов нет ничего лучше хорошего завтрака. Живот заурчал в радостном предвкушении, и Агата последовала за ароматом.

Официант усадил ее спиной к паровозу и осведомился, какой чай предпочитает леди: индийский или китайский? Она вдумчиво изучала меню. Что выбрать: яйца «Бенедикт»[2], кеджери[3] или блинчики с кленовым сиропом? Восхитительные колебания… Официант вернулся с чайником «Дарджилинга».

Рядом с серебряными приборами, поблескивающими на солнце, лежала тщательно отутюженная газета[4]. Агата развернула ее и потянулась за чаем. Подняв фарфоровую чашку с монограммой к губам, она заметила девушку, сидящую за столиком напротив.

Пожалуй, не больше двадцати пяти. Темные вьющиеся волосы, нежные черты, непритязательный костюм хорошего покроя, капелька макияжа. У Агаты возникло странное чувство дежавю: где-то она ее уже видела, никак не вспомнить… К счастью, девушка не поднимала головы, и можно было спокойно ее разглядывать, прикрывшись газетой.

Что-то упало на кусочек тоста…

Девушка плакала.

Мало-помалу слезы полились ручьем. Незнакомка не издавала звуков, даже не делала попытки вытереть лицо – она застыла, словно парализованная горем. Агата подняла чашку и вновь опустила, нервно поглаживая ручку. Сделать вид, что не заметила? Нет, надо подойти.