Николай Петрович с надеждой оглянулся по сторонам. Но поблизости никого не было — всех разогнал разошедшийся дождь. Хоть бы милиционер какой завалящий появился…

Но блюстители тоже отсутствовали.

— Ну так че? — нетерпеливо спросили подростки.

Делать было нечего, и Николай Петрович, вздохнув, полез за кошельком. Расстегнул его и, покопавшись, вытащил оттуда мятую купюру.

— Столько хватит? — протянул он пятьдесят рублей подросткам.

Те презрительно взглянули на деньги и на него.

— Ты чего, дядя, с Луны упал? Мы ту дрянь, что в ваших магазинах продают, не курим. Нам больше надо.

Нам все надо.

Давай!

И потянулись к кошельку.

«Дать бы им сейчас как следует, да руки-ноги переломать, чтоб впредь неповадно было»… — подумал Николай Петрович.

Но не дал. Не успел.

Потому что ближайший подросток пнул его носком ботинка в колено — да больно так, отчего Николай Петрович, вскрикнув, согнулся, подавшись корпусом вперед. Второй удар, на этот раз кулаком, пришелся ему в лицо.

Николай Петрович охнул и, раскинув руки в стороны, шлепнулся на асфальт, ударившись о него затылком. Кошелек, вывалившись из его руки, отлетел куда-то в сторону. Но кошелек уже мало интересовал подростков, которые, почуяв свою силу и безнаказанность, все более входили в раж, куражась и избивая беззащитного прохожего. Они поднимали его за грудки, вздымая на ноги, и с силой били в лицо. А после, когда он падал, пинали куда ни попадя, словно вымещая на нем какие-то свои на этот мир обиды. Николай Петрович пытался уходить из-под ударов и прикрываться руками, но это у него получалось плохо.

«Дураки, ну какие же дураки! — думал он. — Ведь забьют же до смерти».

И верно, забили бы, кабы в стороне истерично не закричала какая-то женщина.

— Помогите-е! Сюда! Убивают!..

Подростки замерли, испуганно оглянулись на крик и, подняв кошелек, побежали к ближайшей подворотне.

Николай Петрович лежал на асфальте без чувств, и на него капал утихающий дождик, смывая с лица кровь. Розовые ручейки весело бежали по тротуару, стекая в решетку сливной канализации.

От него, от дождя, потерпевший и пришел в себя.

Он вздохнул, закашлялся, провел рукой по лицу, почуяв, как ладонь вмиг стала красной и липкой.

Подбежавшая женщина, та самая, что кричала, склонилась над ним, протягивая носовой платок.

— Вы живы? — спросила она.

— Жив, — коротко ответил Николай Петрович.

И попытался привстать, но громко вскрикнул, опершись на правую руку.

— Кажись, перелом, — сказал он.

Где-то вдалеке послышались сирены. Видно, кто-то из жильцов соседних домов, заметив в окно драку, позвонил в милицию и по ноль три.

Из кареты «Скорой помощи» лениво вышли люди в белых халатах, нехотя взглянули на потерпевшего и предложили ему забраться внутрь машины. Возиться с окровавленным, мокрым и грязным пациентом никому не хотелось.

Кряхтя и охая, Николай Петрович поднялся и, прыгая на одной ноге и цепляясь за медбратьев, кое-как вскарабкался в машину. На носилки его не пустили, посадив на краешек сиденья.

— Ну все, поехали…

В больнице пострадавшему наложили десять швов и гипс на сломанные правую руку и левую ногу и положили в палату, поставив диагноз: сильное сотрясение мозга.

Через несколько часов туда прибежала Анна Михайловна, которая, не дождавшись супруга из магазина, всполошилась и обзвонила все больницы и морги.

Увидев забинтованного, загипсованного и растянутого на койке Коленьку, она всплеснула руками и заплакала. Побитый муж, держась молодцом, как мог успокаивал ее.

Наконец, после долгих уговоров, двух ампул нашатыря и матюков главврача Анна Михайловна пришла в себя и снова заахала и заохала.

— Ай-ай, какая же я дура, ничего с собой не принесла! Ведь, поди, тут нет ничего — ни еды, ни белья постельного!

— Я сейчас, я мигом в магазин сбегаю. Что тебе нужно?