– А суд твое чистосердечное признание всегда учтет. Хочешь пойти в «отказ»? Ради бога, ведь это только до камеры, где тебя встретят. И еще, По военному времени тебе лишь по одной 93 части три светит высшая мера наказания, то есть расстрел.

– Я никого не убивал, – прохрипел Корнилов.

– Тогда кто из вас убивал? Расскажи мне? Может, убивал твои товарищи: Симаков, Бабаев, Кожин? Чего ты молчишь?

– Я никого не убивал и не грабил. Докажите!

– Хорошо, Корнилов. Сейчас поедем к тебе домой, и сделаем обыск. Ты этого хочешь?

Василий побледнел. Он моментально представил, как оперативники делают обыск, изымают деньги, ценности, пистолет.

– Чего молчишь? Спасай жизнь, Корнилов. Ты думаешь, что я просто так с тобой разговариваю? Я уже разговаривал с твоим Кожиным, он мне все рассказал. Так что доказывать мне ничего не нужно.

Павел блефовал и почему-то сам верил в то, о чем говорил сидящему перед ним молодому парню.

– Все, Корнилов, конец тебе и твоим дружкам!

Василию стало плохо. Какой-то комок подступил к его горлу, отчего ему стало трудно дышать. Он медленно сполз со стула и потерял сознание.

* * *

Солнце скрылось за крышами ближайших домов. В открытое окно кабинета Максимова повеяло прохладой. Вот уже четвертый час Василий Корнилов, потея и откашливаясь, писал явку с повинной.

– Начальник! Давай перекурим, – обратился к Павлу Корнилов. – Рука устала писать. Я – не писарь…. Да и пожрать не мешало бы.

– Хорошо. Бери папиросу, кури, – произнес Максимов, протягивая ему пачку папирос. – Я сейчас распоряжусь, чтобы тебе еду сюда принесли.

Опыт подсказывал Павлу, что Корнилова сейчас нельзя «опускать» в камеру. Пока он «горячий» его необходимо «дожимать». На столе у Максимова зазвонил телефон.

– Да, это я. Задержанный Корнилов у меня. Принесите ему еды и чая.

Василий с интересом прислушивался к разговору оперативника. Он сразу понял, что капитану звонил дежурный по КПЗ и интересовался им. Он загасил папиросу и стал ждать, когда дежурный занесет в кабинет еду. Раздался тихий стук в дверь.

– Заходи! – крикнул Максимов.

В кабинет вошел дежурный и, молча, поставил перед Корниловым кружку с чаем, четвертинку черного хлеба и небольшой сверток с килькой. Василий развернул кулек и начал с жадностью поедать кильку. Пальцы его дрожали, и он часто не мог ухватить ими маленькие тушки рыбы. Заметив на себе пристальный взгляд оперативника, он отодвинул от себя кулек и начал большими глотками пить уже остывший чай.

– А кто еще «треснул» кроме Кожина? – неожиданно для Максимова спросил его Василий. – Бабаев? Петька?

Павел улыбнулся.

– Какая разница, Корнилов. Будут очные ставки, вот там и узнаешь. Скажу, что вся ваша бандитская дружба оказалась мыльным пузырем. Вот Кожин говорит, что главарем банды был ты, да и стрелял в людей в основном ты. Так что, загрузили тебя по полной программе.

– Сука! – выдавил из себя Василий. – А еще родственник. Нужно было его гада давно удавить…

– Давай, Корнилов, пиши – спасай себя.

– Сейчас, начальник. Надо же, «слил» сволочь.

Он снова начал писать. Павел достал папиросу и закурил. Он еще не верил, что ему удалось задержать участников банды, за которой он гонялся около четырех лет. Прошло еще три часа, прежде чем Корнилов закончил писать явку с повинной. Максимов прочитал исповедь Василия и сложил исписанные листы в папку.

«Куда сейчас поместить Корнилова? – подумал Павел. – Содержать их в одной камере КПЗ было уже нельзя».

Он поднял трубку и позвонил в следственный изолятор. Переговорив с дежурным, он лично отвез Корнилова в изолятор. Когда за ним закрылась камера одиночки, дежурный посмотрел на Павла.

– Я тебя уважаю, Максимов, но могу его здесь держать лишь до десяти часов утра. Сам понимаешь, он же не арестованный, а задержанный, а мы здесь такую категорию не держим. Вдруг прокурорская проверка – кому нужны неприятности.