Цвет крови говорит уже сам за себя. Повреждена артерия! Я хватаю маленькое полотенце для лица и резинку для тренировок. Подбежав к Лехе, быстро заматываю вокруг предплечья белую тряпку, затягиваю сверху жгутом. Слышу, как в тамбуре хлопают двери. Одна. Вторая.

— Нефертити сбежала? Поздравляю! — бурчу себе под нос. Лешка вроде не слышит. Да и, наверное, мало соображает от дикой боли.

Что случилось, я не спрашиваю, а лишь командую звезде экрана:

— Быстро в больницу, Леш! Нельзя терять ни минуты!

Он пытается мне что-то возразить, но кто из нас был в детском саду медсестрой и ставил всем уколы? Уж точно не Воскобойников!

— Быстро, я сказала! — рявкаю, обувая балетки. — Я машину к подъезду подгоню. Жди меня под навесом. Понял?

Леха кивает, качая больную руку. И только подъехав к крыльцу и наблюдая, как самый высокооплачиваемый артист российского кино прыгает ко мне в Фольксваген Туарег, я замечаю, что он в одних труселях, оснащенных хоботом и хвостом!

— Езжай на Ленина, — командует мой хвостатый друг. — Клиника «Родные люди». У меня там ДМС…

— У тебя резаная рана, — недоверчиво кошусь я на своего пассажира с хоботом. — Лучше в травмопункт… У тебя же полиса с собой нет.

— Примут, — хрипит он натужно. — Они знают и любят меня…

— Тебя все любят, — улыбаюсь я, скосив глаза на Воскобойникова.

— Звучит как издевка, — морщится он и, как только машина останавливается около высоких ворот и пропускного пункта, открывает окно.

— Пропустите, пожалуйста, — просит, показывая руку, и вздыхает тяжко. — Сам не дойду…

— Конечно-конечно, — ухает дедок, похожий на Гомера Симпсона, и бежит открывать ворота, будто ему предъявили самый настоящий пропуск.

— Вот они — плоды славы, — делано вздыхаю я.

— Ага, — криво ухмыляется Леха, — я умею торговать мордой.

Мне удается найти место около самого крыльца. Аккуратно паркую машину и помогаю выйти болезному однокласснику. Санитарка на поле боя — картина маслом! Леха облокачивается на мое плечо, и мы резвой рысью несемся в здание.

— Ах, Алексей Николаевич, — лопочет медсестра, встречающая нас около входа с креслом-каталкой. — Садитесь-садитесь, с вахты позвонили…

Воскобойников, в манере сильных духом, мотает головой, давая понять, что не желает в глазах публики казаться инвалидом.

— Ты бы сел, Леша, — шепчу я. — У тебя хобот и хвост ниже позвоночника.

Он кивает, улыбаясь мне, и, несмотря на боль, плюхается на кожаный диван, стоящий около регистратуры.

— Нина, — решительно восклицает «наша» медсестра, — выпиши пропуск на Алексея Николаевича и сопровождающего. А я пока найду его историю болезни. Не волнуйтесь, — поворачивается она к нянчащему руку Воскобойникову, — Елена Васильевна уже спускается в операционную.

И сладко улыбнувшись нашему родному Брэду Питту, отпирает комнатку с надписью «Архив». Но, прежде чем заскочить внутрь, окидывает меня злым недоверчивым взглядом.

«Вот и ты, мать, удостоилась безликого «сопровождающий», — думаю я, подходя к аптечному киоску. Меня можно принять за кого угодно, только не за подружку пациента. Целомудренное платье с маленькой круглой горловиной, надежно скрывающее фигуру, и толстая мягкая косица делают меня похожей на сиротку. Моя сестра Малика зовет этот наряд братской могилой, уверяя, что я под ним всю себя похоронила одним махом. Коса завершает образ, скидывая лет десять. Король кинематографа и сирота казанская — подходящее название для нашей парочки. И пока Леха тихо стонет на модерновом диванчике, привлекая внимание аптекарши и всей регистратуры, мне приходится чуть кашлянуть, чтобы отвлечь пожилую хозяйку киоска. Понятное дело, не каждый день увидишь Алексея Воскобойникова в одних трусах, но и о других посетителях подумать надо.

— Одноразовый халат, — тыкаю я пальцем в витрину и, получив вожделенный наряд из нетканого материала, возвращаюсь к Лехе.