Но жизнь Гутенберга — это открытая книга в сравнении с жизнью Мастера игральных карт. О нем ничего не известно — мы знаем только его работы и имеем смутное представление о времени и месте его жизни. Историки искусства сходятся во мнении, что он был первым в истории, кто печатал изображения с медной гравировальной доски. Как и другие революционные открытия в искусстве (и не в последнюю очередь Библия Гутенберга), карты представляют собой не только свидетельство технологического прорыва, но и подлинный шедевр.

Мысль о том, что два этих титана раннего периода книгопечатания могли знать друг друга и сотрудничать, хоть и бездоказательная, захватила меня. Наиболее активные годы жизни этих двоих людей, живших в Рейнской области, приходятся на первую половину пятнадцатого века, оба они в числе первых использовали печатные станки для организации поточного производства. Как об этом говорится в романе, несколько картинок Мастера имеются в Библии Гутенберга, хранящейся в Принстонском университете, а другие можно увидеть в гигантской рукописной Библии, изготовленной, видимо, в Майнце в то же время, когда печатал свои Библии Гутенберг.

Если цель средневекового художника состояла в том, чтобы не оставить никаких сведений о себе в работе, вдохновленной исключительно Богом, то и Гутенберг, и Мастер игральных карт превосходно в этом преуспели. Имя мастера не сохранилось. В равной мере под завалами пропаганды Фуста и Шеффера почти на два столетия был забыт и Гутенберг. Но нынешний мир являет собой памятник их страсти к текстам и образам, произведенным поточным способом.

БЛАГОДАРНОСТИ

Я хочу поблагодарить всех тех, кто оказывал мне помощь и поддержку в написании этой книги. Доктора Наталью Новаковски из Соммервильского колледжа Оксфорда за возможность познакомиться с ее исследованиями по истории раннего книгопечатания; Максима Прео из Парижской Bibliotheque nationale, который любезно позволил мне увидеть оригиналы игральных карт; доктора Алена и форум авторов, пишущих в детективном жанре; Оливера Джонсона, соавтора и редактора; семью Бане и Изабеллу Пол за их гостеприимство в Германии и многое другое; мою семью, в особенности моего отца за его немецкий опыт; Джона, Сару и Агнессу Хокинс, для которых «Заветы Рейнской области» остаются одной из величайших упущенных возможностей, хотя и вымышленных; моего агента Джейн Конуэй-Гордон, несмотря на ее угрозу лишить меня шоколадного торта; литературное агентство «Интерконтинентал»; Джона Келли; Шарлотту Хэйкок и всех остальных в издательстве «Рэндом хаус»; персонал Британской библиотеки в Лондоне и Бостон-Спа; библиотеку Йоркминстерского собора и библиотеку Дж. Б. Моррела в Йоркском университете.

После написания восьми книг я мог бы принять как нечто само собой разумеющееся терпение и поддержку моей жены Эммы, но они тем не менее представляются мне еще более удивительными. Она создала мне самые благоприятные и спокойные условия для работы, какие были в моей жизни.

Мой сын Оуэн родился месяц спустя после начала моей работы над этой книгой. Он появился на свет во время моего исследовательского путешествия и, покоряя своим обаянием Европу, подвергался воздействию готической архитектуры в гораздо большей мере, чем это безопасно в пятимесячном возрасте. Кроме того, он вносил свой вклад в произвольную пунктуацию в те моменты, когда, преодолев все эшелоны обороны, добирался до клавиатуры моего компьютера. Эта книга посвящается ему, родившемуся в мире, где коммуникационная революция, начатая Гутенбергом, распространяется на новые невообразимые измерения.