Элла в одиночестве сидела за столом. В блузке винного цвета, туфлях на шпильке, с ярким макияжем, она словно собралась на выход. Перед ней лежала газета «Нью-Йорк таймс», раскрытая на странице с кроссвордом, но вместо букв в пустых квадратиках значились жирные черные каракули. Элла смотрела прямо перед собой, изредка поглядывая в окно, и тыкала вилкой в основание ладони.

– Мама? – прохрипела Ария, подходя ближе.

Теперь она заметила, что мамина блузка была помята, а косметика растеклась по лицу грязными полосами. Создавалось такое впечатление, что Элла спала в одежде или вовсе не спала.

– Мама? – снова произнесла Ария голосом, исполненным страха.

Наконец Элла медленно подняла взгляд. Тяжелый, водянистый. Она воткнула вилку глубже в ладонь. Ария хотела протянуть руку и отобрать у нее прибор, но побоялась. Никогда еще она не видела маму такой.

– Что происходит?

Элла сглотнула:

– О… сама знаешь.

Ария проглотила ком, стоявший в горле.

– Что за… красные пятна в прихожей?

– Красные пятна? – безучастно переспросила Элла. – Хм… Может, краска. Я утром выкидывала всякий хлам из мастерской. Много чего выкинула.

– Мама, – Ария почувствовала подступающие слезы, – что-то случилось?

Элла подняла голову – заторможенно, как будто находилась под водой.

– Ты знала об этом все четыре года.

У Арии перехватило дыхание.

– Что? – прошептала она.

– Ты дружишь с ней? – спросила Элла все тем же безжизненным голосом. – Она едва старше тебя. И я слышала, на днях ты ходила к ней на йогу.

– Что? – прошептала Ария. На йогу? – Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Еще как понимаешь. – Элла улыбнулась самой печальной улыбкой. – Я получила письмо. Сначала я не поверила, но потом спросила у твоего отца. Можно подумать, я не догадывалась о том, что он стал чужим вовсе не из-за работы.

– Что? – Ария попятилась назад. В глазах зарябило. – Ты получила письмо? Когда? Кто его прислал?

Но по холодному, отсутствующему взгляду Эллы она уже и сама поняла, чьих рук было дело. «Э». Тоби. Это он все рассказал матери.

Ария прижала ладонь ко лбу.

– Прости, – сказала она. – Я… я хотела рассказать тебе, но так боялась и…

– Байрон ушел, – еле слышно произнесла Элла. – К ней. – Она ядовито усмехнулась. – Наверное, вместе занимаются йогой.

– Уверена, мы сможем его вернуть. – Ария давилась слезами. – Я хочу сказать, он ведь должен вернуться? Мы же его семья.

И в это мгновение ожили часы с кукушкой, отбивая полдень. Байрон подарил их Элле в прошлом году в Исландии, когда они отмечали двадцатую годовщину свадьбы; Элла страшно обрадовалась – ходили слухи, что эти часы принадлежали знаменитому норвежскому художнику Эдварду Мунку, автору картины «Крик». Мама бережно везла их в самолете, постоянно заглядывая под пузырчатую пленку и проверяя, все ли в порядке. Теперь им обеим предстояло слушать, как глупая птица двенадцать раз выскакивает из своего деревянного домика. В ее «ку-ку» звучал упрек. «Ты знала. Ты знала. Ты знала».

– Ох, Ария. – Элла сокрушенно покачала головой. – Не думаю, что он вернется.

– Где письмо? – спросила Ария, вся в слезах. – Могу я посмотреть? Понятия не имею, кому понадобилось… разрушать нашу жизнь.

Элла уставилась на нее широко раскрытыми заплаканными глазами.

– Я его выбросила. Не важно, кто его прислал. Важно то, что это правда.

– Мне очень жаль.

Ария опустилась на колени рядом с Эллой, вдыхая знакомый и такой приятный сердцу запах матери, в котором угадывались нотки скипидара, газетных чернил, сандалового дерева и, как ни странно, яичницы. Она положила голову на плечо Эллы, но та отстранилась.

– Ария, – резко сказала она и встала. – Я не могу сейчас находиться рядом с тобой.

– Что? – крикнула Ария.

Но Элла смотрела не на нее, а на свою левую руку – уже без обручального кольца, как успела заметить Ария.