Он уходя спросил - Борис Акунин (2022)

– Людей. Сегодняшнее мое сообщение о верификации – часть обширной методологии, в основе которой лежит умение «читать» людей. Это и есть декодинг. Всякий человек кроме маленьких детей шифрует себя, не хочет быть прочитанным. У примитивных субъектов код простой, у сложных – сложный. Я от рождения наделена способностью, инстинктом, даром – называйте как хотите – чувствовать внутреннюю суть того, на кого смотрю. С годами я развила в себе это искусство. Мне обычно бывает достаточно поглядеть на собеседника, перемолвиться с ним несколькими фразами, и книга раскрывается.

Я поневоле заежился под безмятежным взглядом моей визави. Хотел спросить: «И что же вы можете прочесть по моей книге?», но не решился. Сейчас как начнет меня препарировать – да с безжалостной точностью. Мне это не понравится.

Наверное, детектив от бога и должен быть таким, подумал я. Видеть людей насквозь, руководствоваться не правилами, а наитием. Я-то в свою бытность сыщиком, прямо скажем, звезд с неба не хватал. Сделал карьеру на педантичности и методичности. У нас в России эти качества – редкость. Высокое начальство ценило мою ответственность, дотошность, предусмотрительность, и превыше всего – мои организаторские дарования. Прежний министр, умнейший человек, очень мудро поступил, забрав меня в центральный аппарат и переместив с сыскной должности на административную, почти научную. Здесь я находился на своем месте и выше по служебной лестнице подниматься не чаял. А впрочем, выше уже было и некуда. В вице-директорá Департамента? Нет уж, слуга покорный. Там нужно политиканствовать, а это совсем не по моей части.

– В-третьих, – продолжала между тем мадемуазель Ларр, – я сама подбираю себе команду. Все мои сотрудники штучные. Каждый – первейший мастер в своей области, умеющий делать нечто важное лучше меня…

Она не договорила, потому что в этот самый миг с грохотом распахнулась дверь. Сейчас судьба подхватит меня и понесет на своих бурных волнах, не давая опомниться.

Сердце мое бьется чаще, шаги убыстряются. Девятьсот восемьдесят семь, девятьсот восемьдесят восемь, девятьсот восемьдесят девять…

II

– Ах, вот вы где, Гусев! – раздался женский голос, показавшийся мне знакомым.

Я повернулся и обмер.

К столику шла – нет, почти бежала – мадам Хвощова, которую я никак не ожидал увидеть здесь, в Монако. И откровенно говоря, предпочел бы вообще никогда больше не встречать. У каждого человека в жизни есть постыдные события, которые он хотел бы забыть. Наихудший из моих «скелетов в шкафу», давний предмет моих душевных терзаний, – история с Хвощовой.

Это была одна из крупнейших русских предпринимательниц, газеты называли ее «табачно-спичечной королевой» – громкий титул для страны, в которой курит сорок восемь миллионов человек и расходуется в год сто девяносто пять миллиардов спичек (я люблю статистику, и у меня отличная память на цифры).

– Алевтина Романовна, вы? – пробормотал я, поднимаясь. – Какими судьбами?

Выглядела Хвощова странно. Шляпка набок, ресницы трепещут, на щеках красные пятна, руки без перчаток. Я никогда не видывал ее такой, даже в те тяжелые московские дни. Это была крупная, ухоженная, чрезвычайно уверенная в себе женщина, подверженная эмоциональным взрывам, но даже в крайнем гневе никогда не терявшая самообладания. Сейчас же она вся тряслась, будто в припадке безумия.

Откуда она здесь взялась? Как меня разыскала? И зачем я ей понадобился через столько лет?

На первые два вопроса я получил ответ сразу же.

– Я приехала из Ниццы. Только вчера прочитала в «Эклерёр», что вы участвуете в Монакском конгрессе. Прочитала, и тут же забыла. А сегодня, когда пришла телеграмма, поняла: мне вас Бог послал! Идемте же!

– Куда?

Хвощова взглянула на мою спутницу, но не извинилась и не представилась. Это тоже было решительно не похоже на всегдашнее ее поведение, хоть и напористое, но неизменно корректное.

– Отойдем.