– Ну конечно, – подался вперед Шацкий. – Никакие это не бандиты! Ублюдки, разумеется, но не более, чем сам Виктор. Они просто должны были отвезти старика куда-то на квартиру, пристегнуть для пущей убедительности к батарее, или уж там я не знаю, к чему еще, заставить позвонить по телефону, а через пару дней выпустить. И все. И Виктор – в белом фраке. Из пешек в дамки.

– В ферзи, – машинально поправил Гурский.

– Да? Ну, вам виднее.

– Извините.

– Ничего.

– Ну хорошо, то есть ничего хорошего, конечно, но… – Петр прикурил сигарету. – А при чем здесь трубка? Дискета с каталогом? Записка эта – она не вам, что ли?

– Нет, – отрицательно покачал седой головой Шацкий. – Понятия не имею. Такого, как на этой дискете, я ни разу и в руках-то не держал. К сожалению…

– А что там было такое… бестолковое? – подняла голову Ирина.

– Ирочка, детка, ну зачем тебе жаргоном голову засорять? «Нетолковое» – это то, что толкнуть практически невозможно. Ни один нормальный человек это не купит. Это вещи, которые все знают. Про них изначально известно, что раз продаются, значит краденые. Кто купит «Последний день Помпеи»?

– Никто не купит, – согласился Гурский. – Она большая очень. Кому она нужна, дура такая…

– Вы сказали «практически», – прищурился от сигаретного дыма Волков. – А теоретически?

– Это важно?

– Возможно, да.

– Теоретически существуют, конечно, люди, которым наплевать, где, в каком музее, галерее или частном собрании находится интересующая их вещь. Они просто говорят: «Хочу». И платят. Им приносят. И все. Но я, слава Богу, не знаком ни с ними, ни с теми, кто, для них крадет. Я в такие игры не играю.

– А Аркадий Соломонович?

– Не знаю, – вновь покачал головой Евгений Борисыч, переведя взгляд с Петра на Ирину. – Правда, не знаю. Но думаю, что вряд ли… Ну что, господин частный сыщик? Можете закрывать дело.

Шацкий встал, подошел к Ирине и взял ее за руку.

– Прости, детка, если огорчил. Но ты| сама хотела все знать.

– Да нет, – Ирина тоже поднялась со стула. – Чего уж… Вы уходите?

– Если позволишь. Ты когда уезжаешь?

– Еще не решила. Я позвоню.

– Обязательно. Всего наилучшего, – повернулся он к Петру и Гурскому.

– До свидания. Всего доброго, – в один голос попрощались они, привстав.

Ирина проводила Шацкого, вернулась к столу, села и сдавила виски кончиками пальцев.

– Просто в голове не укладывается. Все это просто не укладывается в моей голове…

– Необходимо расширить сознание.

– Что?

– Извините, Ира, – смутился Гурский – я иногда бываю непростительно циничен.

– Да ладно уж. Собственно, к Виктору я никогда особенной любовью сестринской не пылала. Я знаю, это дурно, но что поделаешь. Но я и вообразить себе не могла… А про отца догадывалась. Не такая уж я «детка», как Евгений Борисыч считает. Знать не знала, но, конечно, догадывалась. Только не мое это дело, я и не вникала. Отцу видней. По-твоему, это плохо? – она взглянула на Петра.

– Что?

– Ну… видишь теперь, какая у нас семейка. Виктор – подлец. Отец с Шацким контрабандой занимались, а я их не осуждаю, заметь. Я, выходит, тоже дрянь, по– твоему? Шамиль с этим, который из банка, что-то там с кредитами химичили, так ты их, как клопов, размазал моментально. Может, я тебе теперь тоже противна? Так я тебе еще скажу – я тоже левые тиражи через таможню вывожу, и взятки даю постоянно, и от налогов уклоняюсь. Каждый крутится как может. И я ничем от других не отличаюсь. Я дрянь? Нет, ты скажи, я не обижусь.

– Дура ты, Ирина Аркадьевна, – Волков раздавил сигарету в пепельнице. – И слова твои дурацкие. И прекрати истерику. Сравнила… эту… с пальцем. Ты, отец твой вместе с Шацким, да и ребята эти на таможне – это одно. А Шамиль и те, кто с ним в упряжке, – другое.

– Жить можно по закону, а можно – по совести, – изрек в пространство Гурский.