Двое из ларца - Владимир Болучевский (2007)

Он прислушался, приложив на несколько секунд ухо к запертой двери, а потом вновь забарабанил двумя кулаками и закричал в закрытый глазок:

– Начальник! Ну человек же отходит, ну!

Где-то в глубине коридора возникли звуки неторопливых шагов, потом в дверь снаружи вставили ключ, несколько раз провернули, отодвинули засов и открыли дверь. В дверном проеме, ярко освещенном жужжащими неоновыми лампами, возник милицейский сержант таких размеров, что и не входя в камеру он, казалось, заполнил ее всю целиком.

– Ну? Кто здесь человек? Где?

Он оглядел присутствующих, увидел выгибающееся на нарах тело. Устало склонился, взял «маленького» Виктора Богатырева за лодыжки, подтянул к себе и, перехватив поудобнее, поднял его за ноги в воздух прямо перед собой. С конвульсивно дергающимся телом в руках медленно повернулся, вышел из камеры и резким движением встряхнул его, как половик. Потом, все так же держа его на вытянутых руках, вернулся в камеру. Аккуратно положил тело обратно на нары.

– У меня не соскочит. Не положено.

Гурский склонился над «маленьким». Пена на губах у того еще не высохла, но дышал он ровно, тело его расслабилось и обмякло. Александр взял «маленького» за запястье – пульс был учащенным, но наполненным и ровным. Александр пожал плечами и полез в карман за сигаретами.

– Я у тебя еще стрельну, а, братан? Спасибо. Во бля… Так и живем.

– Ну так и что?.. Не в Америке.

– Это точно.

Гурский протянул сокамернику зажигалку.

– Ну и ладно, – сказал тот, забираясь на нары и устраиваясь поудобнее. – Тюрьма, она порядок любит. У этого-то, скорее, административное что, а за нами по утрянке воронок, поди, подгонят. Надо хоть немного поспать, а то с такой башкой ляпнешь еще чего, потом век не расхлебаешь. Ты ложись, тут места хватит. Не тужи, еще и хуже будет, это пока еще что…

– Я посижу пока.

– Дак ты и так сидишь. Хоть ты стой, хоть лежи.

Гурский аккуратно присел на краешек дощатого настила, закурил сигарету и в который раз задумался о правоте и неизбежной актуальности для русского человека старой пословицы «От сумы и от тюрьмы не зарекайся».

Глава 4

А дело было вот в чем.

Лет десять назад уехал в Америку Мишка Лазарский. То ли развод с женой был последней каплей, то ли еще что, но он оставил жене небольшую квартиру, громадную овчарку и уехал навсегда. Вместе с родителями и старенькой теткой, пополнив собой многочисленные ряды неприкаянного многонационального племени, которое, добровольно покинув пределы опостылевшей отчизны, и не подозревает до поры, сколь крепко с ней связано, являясь плотью от ее плоти.

Воистину, хоть ты татарин, хоть еврей – родился в России, сделал первый глоток ее воздуха, и готово дело – русский. И никуда от этого не деться. Хоть на другой конец света беги, от себя не убежишь. Короче, в Нью-Йорке Мишка запил. Поначалу тайком, а в последний год – по-черному. По-русски. Все рушилось. Дома он был крепким джазовым музыкантом, играл на фестивалях, был известен. На жизнь зарабатывал в кабаках. Как многие. И выпивал, как все. Но в Америке-то все так не делают. Живут себе поживают да добра наживают. Но ведь русскому-то человеку…

Сказалось ли отсутствие того самого «понимания», которое всегда можно было обрести у старых друзей, ввалившись к ним в дом среди ночи с бутылкой водки, и которого он лишился, оказавшись в психологическом вакууме, загонявшем его в иссушающую мозг и разжижающую душу бездну запоя, или причиной стало что-либо иное, но перед Мишкой Лазарским пугающе замаячило то, что американцы называют своим страшным словом «крэш». И полетел он спасаться на историческую родину, то есть в Россию, в город на Неве.

Появился он у Адашева-Гурского в роскошном шерстяном пальто, кашемировом костюме, шелковой рубашке, счастливый и пьяный в зюзю.