Мать шла впереди, ловкая и грациозная, несмотря на свои габариты, рядом с ней держалась одна из стражей, вторая замыкала процессию. Третья осталась с Лихачёвым, хранителем и монахами.

– У нас своеобразно, – сказала мать, словно извиняясь.

– Поставляли бойцов для планет с пещерами? – спросил я.

– Есть шесть карстовых миров, важных для Инсеков, – признала мать.

– И везде так воняет? – не удержался я.

– Нет. Это слоны, – мать Гнезда повернулась на ходу, улыбнулась. – Мы поселились здесь, а слоны остались. Считалось, что временно, но как-то все привыкли, они почти как часть Гнезда. Куколки очень любят слонов. И мышей, они тоже остались.

Идущая рядом с матерью стража обернулась и сказала:

– Все любят мышей.

И подмигнула. Только после этого я узнал её. Эта стража вчера приходила играть в волейбол. Я кивнул в ответ:

– Кроме слонов.

Леонид Владимирович фыркнул. Надо же, мне казалось, что он не склонен веселиться просто так.

В театре зверей тоже было кафе, к которому мы и вышли, не встретив по пути никого из Изменённых. Такое ощущение, что им всем велели не показываться на глаза. И в самом кафе тоже никого не оказалось, хотя на одном, самом большом столе, кипел огромный расписной самовар, стояло варенье в вазочках, на блюдах лежали баранки, бублики, блины. Надо же, угадал генерал!

Хотя почему угадал?

– Это по случаю нашего прихода? – спросил я громким шёпотом. – Или поставили Гнездо на довольствие?

Леонид Владимирович кивнул:

– Поставили.

– Похоже, первая российская высадка на Луну обошлась бюджету не слишком дорого, – пробормотал я.

Мать посмотрела на меня укоризненно, а вот Дарина едва заметно кивнула.

– Хорошо быть молодым и прямолинейным, – сказал генерал без всякой обиды. – Теперь понимаю, почему Лихачёв за тебя горой стоит.

– Что ж вы ссоритесь-то, – вздохнула мать. – Садитесь…

Она сама принялась разливать кипяток, подливать заварку из красного фарфорового чайника.

– Тебе покрепче, Максим?

Я хмуро кивнул.

– Трудно стало, когда ушли Продавцы, – вздохнула мать. – Нескольких куколок забрали родители, но одна уже вернулась. Им нелегко жить с людьми, не слыша Гнезда. Две жницы тоже ушли. А несколько стражей шепчутся, хотят на Саельм… думают, я не знаю.

– Вы меня упрекаете? – спросил я.

– Нет, Максим. И ты нас не упрекай.

Я посмотрел на Лару и подумал, что матерями их называют неправильно. Наверное, их стоило звать бабушками. Обычно бабушки мудрее и мягче, они уже на своих детях потренировались, внуков им воспитывать проще.

– Ладно, больше не буду… – сказал я и осторожно глотнул чая.

А в следующий миг подскочил, будто ошпаренный.

Гнездо!

Из рук матери выпал чайник, ударился о край стола – и разлетелся вдребезги, разбрызгивая густую заварку. Гнездо не говорит, оно посылает эмоциональные волны, в которых можно прочесть информацию. Если бы сейчас на месте Гнезда был человек, он издал бы крик, в котором смешались страх и призыв о помощи.

С прежними скоростью и грацией, мать Гнезда кинулась к двери и выскочила из кафе. Стражи, которые оставались у входа, метнулись за ней.

– Что… блин! – Леонид Владимирович, едва успевший устроиться за столом и протянувший руку за бубликом, вытаращился на меня. Исчезновение матери пробило его самообладание. – Максим!

– Вы лучше сидите! – крикнул я, выбегая вслед за Ла.

Дарина кинулась за мной.

Матери и стражей уже не было, где-то в лабиринте перегородок слышался топот ног. Дарина сориентировалась быстрее, я побежал за ней.

Гнездо вопило. Гнездо призывало на помощь.

Может быть, в гнездниковском я сумел бы добиться от него большей информации. Да там и двигался бы уверенно, призванный чувствует кратчайший путь.

Здесь я лишь старался не отстать от Дарины.