Уок покосился на руки Винсента. Костяшки пальцев испещрены шрамами. Ну правильно. Винсент и пацаном никому спуску не давал.

Наконец дорога стала забирать вниз, и открылась Сансет-роуд, где кинговский дом торчал в одиночестве — наводил тень на белый день.

— Соседи съехали, что ли?

— Съехали. В смысле, сползли. В океан. Утесы рушатся, совсем как Пойнт-Дьюм. Дольше всех держался дом Фейрлона, но вчера и его не стало. Твой дом стоит поодаль, и вдобавок пару лет назад здесь построили волнорез.

Винсент взглянул на остатки фейрлоновского двора, на полицейскую ленту, которая отнюдь не казалась неуместной. Дома, расположенные поодаль, нейтрализовали ощущение, будто Кингу жить теперь на отшибе, но расстояние до этих домов было все же достаточным, чтобы каждый понимал, с какой конкретно точки открывается самый потрясающий вид.

Винсент выбрался из машины, прищурился на гнилой конек крыши, на упавшие ставни.

— Я тут траву косил, — сказал Уок.

— Спасибо.

Уок прошел за Винсентом по извилистой дорожке, поднялся на крыльцо, очутился в прохладном полутемном холле. Бумажные обои с цветочками — привет из семидесятых; миллион бархатных воспоминаний.

— Я постель перестелил.

— Спасибо.

— И продуктов привез — они в холодильнике. Курица и еще…

— Спасибо.

— Не обязательно благодарить за каждую мелочь.

Над камином висело зеркало; Винсент прошел мимо даже не подняв глаз. Он теперь двигался иначе — каждый жест был продуман и выверен. Уок знал, что в первое время — целых несколько лет — Винсенту приходилось очень тяжело, и речь шла не о слезах в подушку, а об участи симпатичного юноши, помещенного к законченным выродкам. Уок и Грейси Кинг писали письма — и судье, и в Верховный суд, и даже в Белый дом. Умоляли хотя бы перевести Винсента в одиночную камеру. Ни черта не добились.

— Посидеть с тобой?

— Не надо. Езжай, занимайся своими делами.

— Хорошо. Попозже загляну.

Винсент проводил Уока до двери и протянул руку для пожатия.

Уок же обнял его — друга, который наконец-то вернулся. И не позволил себе задержать мысль на том факте, что Винсент вздрогнул, что напрягся в его объятиях.

Оба повернули головы на шум двигателя. По Сансет-роуд ехал знакомый внедорожник «Эскалейд».

Дикки Дарк остановил машину, вылез. В громоздком своем теле ему было неловко, как в костюме не по росту. Он держался ссутулившись, не поднимал глаз. Пиджак, рубашка, брюки — всё черного цвета. И он всегда так одевался. Будто напоказ траур носил.

— Винсент Кинг, меня зовут Дикки Дарк. — Голос глубокий, серьезный. Ни намека на улыбку. Улыбки Дарка вообще никто не видел.

— Я получал ваши письма, — сказал Винсент.

— Город изменился, не так ли?

— Так. Кроме дерева желаний, я здесь ничего не узнаю. Помнишь, Уок, под корнями у нас была сигаретная заначка?

Уок рассмеялся.

— Помню. А еще мы там держали упаковку «Сэма Адамса»[11].

Помедлив, Дарк обдал Уока парализующим холодом глаз, после чего переключил внимание на Винсентову собственность.

— Последний на улице дом ваш. И участком владеете вы, Кинг.

Винсент взглянул на Уока.

— Миллион плачу. Нынешняя стоимость — восемьсот пятьдесят тысяч, учитывая, в каком состоянии находится дом. А рынок — он изменчивый.

— Дом не продается.

— Я даю хорошую цену.

Уок улыбнулся.

— Отстань, Дарк. Человек наконец-то дома, а ты…

Дарк еще некоторое время сверлил Винсента глазами, потом развернулся и не спеша зашагал прочь — такой огромный, что даже протяженность его тени казалась неестественной.

Винсент неотрывно смотрел ему вслед, будто видел нечто не доступное Уоку.

* * *