Танцы на стеклах - Алекс Д, Лана Мейер (2019)

Выразительные и мужественные черты лица, дарующие ублюдку дьявольскую красоту, которую он не заслужил. Судорожно вспоминаю, как проводила губами по четкой линии его челюсти, и сама ужасаюсь подобной мысли. Я верила, что он человек, что ему, как и другим, свойственно раскаянье, не чужды совесть и нежность. Глупая…. Мне хочется плакать, но он не дождется.

Двухдневная щетина и легкая ухмылка обрамляли его губы, и, с едва стучащим от страха сердцем, я вернулась к стальным глазам — не раз замечала, что они меняли цвет, и теперь они были серебристого, мерцающего цвета.

Выражение глаз — пустое, словно гладь зеркала, непостижимая бездна. Нечитаемое настолько, что кажется, если смотреть долго, я смогу увидеть свое отражение. Свое отчаянье, незавидную судьбу. На дне черных, огромных зрачков таится темное удовлетворение и мой приговор. И жажда…

Жажда мести.

Дергаюсь, но это не имеет смысла. Хочу закричать, но не успеваю. Ублюдок подает голос:

— Не захотела по-хорошему, крошка, будет по-плохому. Будешь на цепи сидеть, и мои пальцы лизать. И не только пальцы, — процедил он, сквозь зубы, а потом кинул в меня прямоугольной плоской коробочкой из дорогого черного бархата. Я пошатнулась, будто от удара. Он издевается? Что это? Подарок?

— Открой, — еще один короткий приказ, надменный, едва заметное движение головой кому-то за моей спиной. Высокий, смуглый, темноволосый мужчина с непроницаемым лицом возник в поле моего зрения и медленно раскрыл передо мной футляр.

На дне лежала инкрустированная драгоценными камнями платиновая маска с поднятыми к вискам разрезами для глаз, закрывающая лицо до самой линии губ. Она могла бы показаться произведением искусства. Если бы я не знала, что это.

Подобные украшения шейхи дарят своим женам… и наложницам.

Несчастные женщины носят ее вместе с абайей в тридцатиградусную жару, не смея поднять голову….

И судя по предыдущей реплике ублюдка, он предлагает мне вовсе не брак. И он не предлагает. Это приказ.

Глава 1

Джаред

Откинувшись на спинку не самого удобного на мой вкус кожаного кресла, я с фальшиво-вежливым выражением лица изучаю обстановку кабинета президента Йельского университета, в ожидании оглашения причины моего присутствия здесь. Мои руки расслабленно лежат на подлокотниках, лениво изучаю недавно приобретенные часы в одном из бутиков на Манхеттене. Я заплатил за них столько же, сколько за два года обучения здесь. Красивая, редкая вещь. А красивые вещи стоят любых денег.

Президент молчит, пока я сверлю раздраженным взглядом его спину. Интересно, известно ли Генри Роджерсу, что за глаза его прозвали кроликом? И, действительно, сходство есть. Высокий, худощавый, неуклюжий, с зубами, выступающими вперед, и залысинами на висках. Неприятный тип, и даже дорогой костюм, болтающийся на нем, как на палке, не спасает от общего гнетущего впечатления.

— Ты, наверное, недоумеваешь, по какой причине тебя вызвали ко мне, а не к профильному ректору? — наконец, подал голос Роджерс, поворачиваясь ко мне, и складывая руки за спиной. Его лицо полностью лишено эмоций. Я небрежно пожимаю плечами, ощущая тянущее напряжение в мышцах. Утренняя тренировка дает о себе знать. Напрягаю руку, сжимая кулак, с удовлетворением наблюдая за работой бицепса, трицепса и плечелучевой мышцы. Скоро состоится ежегодное соревнование по гребле на байдарках, и я просто обязан снова взять приз. Это уже традиция. А к традициям я отношусь серьезно, хотя порой и с легкой долей иронии.

— Да, сэр, я в недоумении. Вы правы, — вежливо отвечаю я, натягивая улыбку. В моей стране не принято проявлять свои истинные эмоции, даже если человек тебе неприятен.

— Скажите мне, мистер Саадат… — начинает президент, усаживаясь в свое огромное кресло, в котором выглядит еще более тщедушным.