Мы входим в квартиру. Кругом чисто и прибрано. Антон помогает Степке разуться, и я засматриваюсь на них. Сильные, крепкие руки, участливый, дружественный взгляд, доверительная атмосфера, детский смех и родная до боли улыбка… А ведь Юлька была права: я как бы узнала Антона с другой стороны, открыла его вновь для себя, хотя влюбилась чуточку раньше, в неандертальца. Но это не значит, что таким, каким я вижу его сейчас, он мне не нравится. Похоже, я вообще была не права. Антон с самого первого дня заботился обо мне, не меньше, чем сейчас о племяннике: доставлял меня домой в целости и сохранности, беспокоился о том, где я и с кем — а ведь я действительно могла нарваться на неприятности! — не раздумывая, приходил на помощь, оберегал, ухаживал, прикрываясь бесшабашными поступками, но это не делало его плохим… С самого первого дня!

Я вновь улыбаюсь Антону и прохожу вслед за ним в просторную кухню: синие шкафчики, барная стойка, в углу небольшой обеденный стол и мягкие табуреты на хромированных ножках. Смешно, что я вот так, сама, «затащилась» в «питекантропное логово», когда еще днем упрекала его в грязных помыслах. Наверно, я и в правду, помешанная извращенка, раз все время об этом думаю. А он… весь такой ответственный, в меру правильный и замечательный, обещал отвезти меня домой, как только вернутся с корпоратива Степкины родители. Его племянник хоть и вполне самостоятельный парень, но все-таки ребенок, и оставлять в квартире трехлетнего проказника одного было бы легкомысленно.

— Степ! — шумит Антон, заглянув в холодильник. — Есть гречневый суп! — Предлагает и мне: — Ты будешь?

На что я согласно киваю. Потому что не вижу смысла ломать комедию и ломаться самой, когда хочется все делать с ним вместе.

— У-у… А амлет? — долетает до нас из ванной.

— Ну хорошо, сварганим тебе омлет.

— Давай помогу, — я забираю из его рук чашку и яйца. И решаюсь спросить, пока Степка занят своей гигиеной: — Вы живете все вместе?

— Ага, — гремит он посудой, доставая из шкафчика сковородку.

— Полагаю, Степкина мама — твоя старшая сестра?

— Нет, его отец — мой брат.

И я зависаю с бутылкой молока на пару секунд:

— А ваши родители?

Потому что обычно повзрослевшие сыновья стремятся как можно скорее вырваться из-под опеки, и пусть, если не купить, так хотя бы снять отдельное жилье. А тут семья! Как делить двум хозяйкам плиту и кастрюли? Или у Антона настолько прекрасная мама, что все уживаются?

— А родителей нет.

— Амлет! Амлет! Амлет! — врывается «вихрь» в кухню, но выписав полукруг, вновь покидает нас.

— В смысле? — погруженная в свои рассуждения, с недоумением спрашиваю я, но вмиг осекаюсь. — То есть… уф… черт! Прости.

Антон улыбается. И, отправив вторую тарелку с супом в микроволновку, мягко целует меня:

— Все нормально. Не парься! Я с двенадцати лет под опекой брата. Как-то привык.

И все-таки между нами возникает некое напряжение.

Я проклинаю себя за свой длинный язык, и Антон, видимо, это чувствует. Он дает мне время вылить взбитые яйца на раскаленную сковородку, а после, прильнув спиной к подоконнику, тепло обнимает и притягивает меня к себе.

Я так и замираю в его одуряюще нежных объятиях с деревянной лопаткой в руках.

— Ты по ним тоскуешь? — произношу, не решаясь обернуться и заглянуть ему в глаза. И зачем только спрашиваю? Это и так понятно, даже если он ответит мне сухое мужское «нет».

Но Антон, едва ли помедлив, соглашается:

— Конечно. Мне обоих в равной степени не хватает. Мы с Вадимом потеряли их тогда, когда нам они особенно были нужны.

— А что… случилось? — неосторожно слетает с моих губ. И я снова корю себя за бестактность: — Уф… Извини. Мне не стоило… бередить твои воспоминания.