«Польское отродье – это мы с Карлом», – подумала Йоханна. Их мать была урожденной Выборской, дочерью старосты из Выборово Жемовита Выборского, который был близким другом прежнего польского короля Яна Казимира. Причины, по которым франконский[1] имперский рыцарь[2] женился на польке, были неизвестны Йоханне, однако она знала, что ее родители уважали и любили друг друга.

– Мама не должна была умереть! – пробормотала девушка, и ей повезло, что голос Матиаса заглушил ее слова:

– Откройте наконец завещание, чтобы мы знали, каково наше положение!

– Это нужно делать с осторожностью, – возразил фратер Амандус. – Возможно, вам придется показать его другим господам; у них не должно возникнуть подозрений.

Подозрений? Из-за чего? Мысли в голове у Йоханны стремительно сменяли одна другую.

Монах вытащил из кармана узкий острый нож, слегка нагрел лезвие над лампой, которую принесла с собой Геновева, и осторожно раскрыл запечатанный пергамент.

– Позже я лишь немного нагрею воск, и завещание будет выглядеть как раньше, – самодовольно сказал он.

«Зачем он это делает?» – спросила себя Йоханна.

Тем временем фратер Амандус развернул завещание и начал читать:

– «Написано в 1679 году от рождества Господа нашего Иисуса Христа в Аллерсхайме Йоханнесом Матеусом Карлом, имперским графом Аллерсхайма и хозяином Эрингсхаузена. Бог свидетель, после возвращения к Господу нашему в Царство Небесное я передаю свое земное имущество своим наследникам следующим образом.

Мой старший сын Матиас получает имперское графство Аллерсхайм со всем недвижимым имуществом.

Имение Эрингсхаузен, которое я получил в качестве приданого моей второй супруги Сони Выборской, полностью переходит нашему общему сыну Карлу, который обязан предоставить своей сестре Йоханне приданое в десять тысяч гульденов. Кроме того, моя дочь Йоханна получает все украшения своей матери, а также драгоценности, которые получила в приданое моя мать».

Фратер Амандус замолчал, с ухмылкой посмотрел на свою двоюродную сестру, а затем продолжил:

– «Что же касается моей жены Геновевы, то у меня уже давно имеются обоснованные сомнения в ее супружеской верности. По сей причине я определяю ей следующее: она не имеет права жить в качестве вдовы в имении Аллерсхайм. Вместо этого она должна уйти в монастырь Святой Марии и постричься в монахини. Если же она родит ребенка, он тоже должен стать монахом.

Подписано: Йоханнес Матеус Карл, имперский граф Аллерсхайма и хозяин Эрингсхаузена».

Когда фратер Амандус закончил читать, Геновева зашипела, словно змея, которой наступили на хвост:

– Безобразие! Польское отродье получит богатое наследство, Матиасу достанется лишь старое графство, а мне придется отправиться в монастырь. Я не признаю этого завещания! Я беременна и через несколько месяцев рожу. Я требую права на наследство для своего ребенка!

Матиас стоял рядом с Геновевой, будто воплощение нечистой совести, не осмеливаясь на нее взглянуть. Лишь когда она толкнула его в бок, он произнес:

– Будучи наследником по основной линии, я получу только Аллерсхайм, в то время как Карлу достанется богатый Эрингсхаузен? Отцу следовало быть умнее и завещать бóльшую часть имущества мне. Карл обошелся бы и более скромным наследством, а такое приданое, как у Йоханны, положено разве что урожденной маркграфине Байрейтской, но никак не дочери мелкого имперского графа!

Фратер Амандус улыбнулся и помахал завещанием, словно флагом:

– Двое из четырех свидетелей умерли прошлой зимой от чумы, а остальные – настоятель Северинус и господин Гюнтер из Камберга – настолько стары, что еле добрались до Аллерсхайма в прошлый раз, когда им нужно было подписать этот документ. Сейчас они почти не покидают своих комнат и вряд ли станут выяснять, что написано в завещании.

– Что вы хотите этим сказать, фратер? – озадаченно спросил Матиас.