Глава 1

Дина Дьюрас приоткрыла один глаз, чтобы взглянуть на часы, в то время как первые лучи уже проглядывали через штору. Часы показывали 6 часов 45 минут. Если встать сейчас, у нее будет еще целый час, а возможно, и больше, чтобы заняться собой. Это были блаженные моменты, когда Пилар не могла ни ругаться с ней, ни изматывать ее. Не будет и телефонных звонков Марку Эдуарду из Брюсселя, Лондона или Рима. В эти моменты она была предоставлена сама себе. Она потихоньку выбралась из кровати, мельком взглянув на Марка Эдуарда, все еще спящего на другой стороне кровати, на самом дальнем краю. В течение многих лет каждый из них спал на своей стороне кровати, которая могла вместить троих и даже четверых. Не то чтобы они уже никогда не встречались посредине кровати, они это делали… иногда. Когда он был в городе, когда не был уставшим или когда приходил домой не очень поздно. Тогда они занимались этим — очень редко.

Так же бесшумно она достала из шкафа длинный, бежевого цвета, шелковый халат. При свете раннего утра она выглядела молодой и хрупкой; темные волосы мягко ниспадали на плечи подобно соболиному воротнику. Она на мгновение наклонилась, разыскивая комнатные туфли, но их не было. Должно быть, снова взяла Пилар. Ей не оставили ничего нетронутого в доме, даже домашних туфель, с ней, Диной, считались меньше всего. Она улыбнулась про себя и потихонечку прошлепала босиком по густому ковру, украдкой снова взглянув на безмятежно спавшего Марка. Когда муж спал, он казался очень молодым, почти таким, каким она его встретила девятнадцать лет тому назад. Стоя у дверного косяка, она наблюдала за ним, мечтая, чтобы он пошевелился, проснулся, протянул к ней руки, еще совсем сонный, и с улыбкой прошептал слова, которые он произносил так давно: «Вернись, моя дорогая. Иди ко мне снова, моя Диана. Моя прекрасная Диана».

Но уже давным-давно она перестала быть для него той, какой была ранее. Она была для него такой же Диной, как и для других, когда он говорил: «Дина, ты будешь на обеде со мной во вторник?» или: «Дина, разве ты не знала, что дверь в гараж плохо заперта?» или: «Дина, кашемировый пиджак, который я только что купил в Лондоне, в химчистке практически испортили», а то вдруг: «Дина, я вечером уезжаю в Лиссабон (или Париж, или Рим)». Она подчас удивлялась, помнил ли он хотя бы дни Дианы, те дни, когда они поздно вставали, много смеялись, пили кофе у нее в мансарде или на крыше ее дома, где лежали до одури под солнцем, в те самые месяцы перед свадьбой. Это было время несбыточных мечтаний, дивных мгновений, проведенных то в Акапулько во время с трудом выкроенных выходных дней, то в Мадриде, где они провели четыре дня, делая вид, что она была его секретаршей. Она унеслась в мыслях в те далекие времена. Когда встаешь так рано, есть время вернуться в прошлое.

«Диана, моя любовь, ты идешь снова ко мне в постель?» Ее глаза заблестели при воспоминании об этих словах. Ей было тогда всего лишь восемнадцать и всегда хотелось быть с ним в постели. Она была застенчива, но полна любви к нему. Каждый час, каждое мгновение были пронизаны чувствами и ощущениями, которые она испытывала. Это было и в ее картинах тоже, они сияли в отраженном блеске ее любви. Она вспомнила его глаза, когда он сидел в студии и наблюдал за ней, держа на коленях груду своих работ, делая пометки и хмурясь то и дело при чтении, а затем, улыбнувшись своей неотразимой улыбкой, смотрел на нее снизу вверх: «Итак, мадам Пикассо, готовы ли вы прерваться на ленч?»

«Через минуту, я почти закончила».

«А можно мне взглянуть?»

Он делал вид, как если бы хотел заглянуть за мольберт, рассчитывая на то, что она вскочит и начнет протестовать, как это было всегда, пока не заметит смешинки в его глазах.

«Прекрати! Ты же знаешь, что, пока я не закончу, ты не имеешь права заглядывать».

«А почему бы и нет? Ты что, рисуешь обнаженную натуру, которая может повергнуть в шок?»