— У него будут серые глаза, у твоего эльфа! Светлые! Светлые! Такие светлые, что кажется, будто в лед вмерзло серебро! Не пропусти Самайн! Наблюдай!

Костистые смуглые пальцы с траурной кромкой ногтей скребли и скребли по рукаву моей блестящей куртки, отчаянно пытаясь зацепиться. Я не могла отвести глаз от безумия, корежившего черты лица маленькой темной женщины в мужском пальто не по размеру. Из-под него радужным ворохом рвались юбки — много юбок, целый карнавал юбок. Пышных, шелковых, цветастых, рваных, вышитых, ворованных.

Другие цыганки давно ушли вперед, но эта все не могла от меня оторваться, все заглядывала в глаза, пыталась донести что-то.

Какого эльфа? Что за Самайн? Лед? Серебро?

Мне было семь.

Мама отошла ненадолго в магазин, а я попросилась посмотреть на музыкальный фонтан, пообещав, что не сойду с места, буду ее ждать. И вот когда струи доиграли, музыка стихла и разноцветные фонарики загорелись ровным желтым светом, на толпу собравшуюся у бортиков налетели цыганки. Десятка два шумных золотозубых женщин с детьми, привязанными к телу широкими платками или цепляющихся за юбки.

— Дай погадаю молодая!

— Всю правду скажу!

— Порча на тебе, дорогой!

— Соперницу вижу с темными волосами!

— Не ходи за ней, опасайся змеи, что жалит молча!

Под шумок опустошались карманы, меняли владельцев кошельки, спрятанные недостаточно глубоко, нечувствительно соскальзывали часы, браслеты и цепочки.

Кто-то отдавал деньги сам, получая взамен связанные нитками веточки, кто-то кричал: «Грабят!», прижимая к себе сумку, но волна шума катилась дальше, а вслед за ней шли стражи порядка. Они сочувственно кивали, обещали завести дело, сердились вместе с ограбленными но явно были в доле, показывая окружающим, что сюда лучше не соваться с попыткой восстановить справедливость. Здесь и так есть профессионалы в этой области.

А эта цыганка отстала от стада. Нашла меня. Зачем? Что возьмешь с ребенка?

У меня не было денег, а из драгоценностей на меня было только пластиковое колечко на пальце. Но она и не хотела от меня ничего. Она остановилась в метре от меня, уже пройдя вперед. Резко, словно ей выстрелили в спину. Обернулась — и черные ее глаза стали безумными.

— Твой сероглазый! Будет твой!

Я не знала, что делать, мама никогда не говорила мне о таком. Я просто смотрела на нее и не понимала, что происходит. Видела как женщины снимают кольца, благодаря за гадание и тоже сняла свое колечко с леденцового цвета пластиковым камушком. Вложила ей в ладонь — и бегом оттуда!

Бежала далеко, мимо людей, магазинов и киосков, мимо узкоколейки, свалки и тяжело пахнущего креозотом входа в подземелье. Почему-то ужасно его испугалась, бросилась прочь, зажмурив глаза, очутилась между огромными контейнерами, заблудилась там — и вдруг вышла на поляну цветов. Наверное, это был склад торговцев розами, но я запомнила только огромное поле с яркими желтыми, красными, оранжевыми, фиолетовыми, синими, белыми цветами. Густой их запах кружил голову и сводил с ума. Я почему-то вспомнила, как Элли чуть не заснула навсегда на маковом поле и подумала на грани потери сознания, что тоже останусь тут навеки. Но на поляне вдруг появился огромный и черный как медведь мужчина с четками в руке.

Посмотрел на меня мутным взглядом и спросил:

— Как тебя зовут?

— Таня… — зачем-то соврала я.

— Пойдем, тебе тут не место, — сказал он, взял меня за руку и вывел на площадь, где мама уже орала и плакала, пока ее утешали три человека в форме и служебная собака. Мама бросилась мне на шею, обняла, наорала, снова обняла, оглянулась, но не было уже никого — ни собаки, ни мужика, ни цыганки. Все растворились в городском шуме, а я забыла про тот случай.

До поры.

***