Вот только Лорен Даффи уже не являлась ребёнком на тот момент, когда это писала. Она была молодой девушкой, которая во многом превосходила большинство других юных особ того времени. Превосходила своим общепризнанным талантом, способностью чётко подмечать детали, выражать мысли и чувства в словах. Лорен как будто одновременно жила в своём мире и в будущем. Она с лёгкостью складывала слова в такие предложения, которые просто запоминались и оживали в памяти, становясь зримыми, почти материальными. Лорен с детства получала хорошее образование, изучала несколько языков и, как уже успела заметить Айрин, читала очень много литературы, размышляя над прочитанными книгами и записывая свои выводы в дневники.

Так могла ли Лорен Даффи с её талантом, острым умом и хорошим образованием по-настоящему верить в то, что какие-то сумбурные слова, образующие заклинание, способны выполнить её желание? «Едва ли», — призналась себе Айрин. От глупенькой девушки, которая легко поддаётся влиянию, ещё можно ожидать такого, но никак не от той, у которой на всё есть собственное мнение. А у Лорен именно так и было. Несмотря на то, что некоторые её взгляды существенно отличались от общепринятых, она уверенно отстаивала их и не позволяла себя переубедить.

Тогда что же делает в дневнике Лорен Даффи эта суеверная история — проведите ритуал, прочитайте заклинание, и будет вам счастье? Ведь для чего-то она потратила своё время на то, чтобы это записать. А может, Лорен сама придумала ритуал и текст заклинания? Но для чего? Возможно, это всё же была какая-то игра?

Ещё некоторое время поломав голову над вероятной разгадкой подброшенного ей ребуса, Айрин расплатилась с официантом и вернулась к дневникам. Отложив пока задачу с «Лунной песней», она приступила к дальнейшему чтению, надеясь, что следующие страницы дневника дадут ответ на этот вопрос. Но Лорен больше к этому не возвращалась.

Зато юная и непосредственная мисс Даффи снова начала рассказывать про своего соседа, к которому чувствовала несомненную симпатию. Она рассказывала о званом ужине, на который была приглашена вся семья Лорен, а также тот самый молодой сосед. Поэтесса с явственно ощущавшейся за едкими словами усмешкой писала о том, как присутствующие на ужине немолодые дамы размышляли о юном поколении и расспрашивали молодого человека, не собирается ли он связать себя узами брака.

«Они так ограниченны и напыщенны, что даже не могу представить, о чём с ними можно говорить, — писала Лорен. — Но его присутствие скрашивало для меня тягостные часы пребывания на этом ужине. Как он говорит о литературе! Ему нравятся мои стихи. Я пообещала, что он первым увидит моё новое стихотворение. Когда я это сказала, кузина посмотрела на меня как-то странно. Я знаю это её выражение — она будто хочет что-то сказать, но не может, поскольку нас окружают люди. Любопытно, скажет мне это, когда мы будем наедине? А впрочем, что мне за дело до того, что думает кузина? Она пока не может обвинить меня в неподобающем поведении, как и остальные, кто присутствовал там. Когда он услышал, что станет первым, кто прочитает моё новое творение, то очень обрадовался. Мне снова удалось увидеть жгучий интерес в его глазах. С нетерпением ожидаю нашей следующей встречи».

Айрин отложила дневник, сняла очки и протёрла глаза, успевшие устать от работы. Внезапно на неё накатила волна поднявшейся в душе острой жалости к молодой поэтессе. Её жизнь оборвалась так рано, что Лорен даже не смогла насладиться сполна своей первой любовью! Слишком несправедливой может быть жизнь. Лорен Даффи не должна была покинуть этот мир настолько рано, ведь она могла бы создать ещё множество произведений.