– Да, Фрэнки, – как бы невзначай, он отступил к столику, – твоя кола, наверное, выдохлась. И лед растаял.

Ингрейв катнул бокал к старику, и тот с плеском опрокинулся ему на брюки и шелковый жилет.

– Дьявол!

– Думаю, мы в расчете, – сказал Ингрейв.

3.

Перебежав через дорогу, он нырнул под эстакаду и зашагал по тротуару в сторону многоэтажных домов, выстроенных правительством как социальное жилье для малоимущих.

Лонгерхилл.

Если многие районы, знакомые Ингрейву, в сущности, на его глазах прошли недолгий путь от престижных участков, где селились «денежные мешки», к месту обитания среднего класса, а затем скатились в унылое дерьмо, полное бомжей, мигрантов и всякой наркоманской шушеры, то Лонгерхиллу скатываться было некуда.

Лонгерхилл был дерьмом изначально.

Восьмиэтажные и десятиэтажные многоквартирные дома поднимались на пологий холм сначала в видимом порядке, но выше, через ряд, часть вдруг повело, загибая, в сторону, другие встали перпендикуляром к предыдущим, третьи и вовсе оторвались отдельным микрорайоном.

Весь этот хаос постепенно оброс домиками поменьше, разграничился бетонными заборами и сетками, обвалялся в граффити и в мусоре и был честно поделен между мексиканцами из «Караваччо» и «Черными бизонами».

Ричи там влияния не имел. Впрочем, и войны с ним никто не вел, поэтому Ингрейв надеялся, что к его визиту в Лонгерхилл обе стороны отнесутся нейтрально.

Себе он пообещал не палить чуть что.

На небе появились облачка, но такие хилые, что Ингрейву за них было стыдно. На пустыре за разбитой автомойкой и горой синих мусорных мешков местные парни поливали из шланга дряхлый «кадиллак», словно надеялись, что он оживет. Честно, Ингрейв сильно удивился, если бы тот был на ходу. Хотя дьявол его разберет.

Парни проводили его внимательными взглядами. Детектив на всякий случай развел полы плаща.

На пыльной, обжатой бетонным забором улице не нашлось ни одного предмета, куда можно было бы посмотреться. Сгодились бы даже лужа или колпак от автомобильного колеса. Нет, не любили местные пялиться в отраженный мир.

Страшились самих себя?

Ингрейв заприметил впереди моргающую вывеску магазинчика и направился туда, хмыкая на настенные росписи, призывающие копов убираться подальше и объявляющие территорию владениями «Караваччо».

Магазинчик имел железную дверь и видеоглазок.

– Эй, – Ингрейв махнул рукой.

Помедлив, щелкнул замок.

Внутри магазинчика, за занавеской из стеклянных бусин на нитках, Ингрейва встретили маленький, но чистый зал, стеллажи с консервированными бобами, кетчупом и пакетами чипсов, автоматы-холодильники с банками пива за стеклом, и крепко сбитый бородатый мужик в байкерской куртке, недобро взирающий на него из-за стойки.

– У тебя, я смотрю, ствол, – сказал он.

– Не отрицаю, – сказал Ингрейв, лениво осматривая еду на полках. – Местность у вас дикая. Только дурак без ствола сунется.

– И чего надо?

– Зеркало есть?

Бородач расхохотался.

– Тебя что, тянет на ту сторону?

– А есть возможность?

– Х-ха! – владелец магазинчика, оценивающе посмотрев на Ингрейва, почесал небритую шею. – Купишь упаковку «Портсмута», покажу.

– Это сколько?

– Десятка. Четыре банки за десятку. Все честно.

– Куда я дену четыре банки? – возмутился Ингрейв.

– Выпьешь с самим собой.

– Ладно, – детектив шлепнул на прилавок мятую купюру. – Зеркало хоть большое?

– Увидишь.

Бородач спрятал десять баксов.

– Упаковка «Портсмута» – желтая, – сказал он, оставляя стойку и направляясь к двери, ведущей вглубь магазинчика. – Бери покупку в холодильнике и чеши за мной.

Ансамблем к байкерской куртке Ингрейв ожидал увидеть кожаные штаны или, на худой конец, джинсы, но бородач, оказывается, имел экстравагантный вкус и носил короткие шорты-хаки.

– Давай-давай, – поторопил он. – Время – деньги.