Как же относятся люди к жестокости этого неожиданного, бесшумного конца? Каждый из них вновь и вновь рассказывает эту историю, слушает музыку, читает стихи, гуляет на природе. В дни национальной трагедии то же самое делает телевидение, но уже в массовых масштабах. Между многочисленными периодическими повторами записи трагедии – совершенно непостижимой реальности – передают музыку, читают стихи, строки из Священного Писания: в этот момент слова сами по себе ничего не значат. Воображение с помощью метафоры построило мост, разделивший и одновременно соединивший материю и дух. Так как душа – вечная субстанция, пребывающая в материи, материальные образы, воспринимаемые пятью человеческими чувствами, содержат пищу, необходимую для души.

Дух томится в высоком порыве; материя воплощает ограничения духа. Душа играет роль посредника между ними. Когда дух падает, душа испытывает страдания. Когда темная материя получает доступ в сознание, душа тоже испытывает страдания. Суть душевного роста заключается в страдании и жертвоприношении. Сталкиваясь с духовными невзгодами, вместо отвержения духа мы приходим к духовным ограничениям. Это переходный мир. Сталкиваясь с материальными трудностями, вместо отвержения тела мы приходим к телесным ограничениям. Это тоже переходный мир. В этот переходный мир, в «тонкое тело», проникает душа. Патриархальный страх перед фемининностью можно преодолеть, создав сосуд осознающей фемининности – восприимчивую душу, которая больше не испытывает страха ни перед материей, ни перед духом.

Странствие между небом и землей, соединение одного с другим воспринимается душой на языке поэзии, на языке метафоры, интегрирующей образ и чувство, сознание и воображение. Метафора или символ исцеляет, потому что обращается к личности в целом. Поэтому Юнг верил, что представление образов сновидений – это путь, ведущий к целостности.

Взрыв Челленджера был в каком-то смысле вспышкой невоплощенного духа, разум потерял человеческие границы и вышел за пределы законов природы, высокомерно переоценив возможности техники. Во время этой вспышки в микрокосме возник макрокосм. Челленджер становится метафорой. Роковая пропасть между телом и духом слишком часто заполнялась потерей сознания. Избежать трагедии можно, только признав, что эту пропасть должна заполнить душа.

В отсутствие метафоры сознание может быть сытым, но воображение и сердце могут голодать. Не наполняя душу, можно накрыть банкетный стол сновидений, но эта пища будет отвергнута, и душа останется голодной. В анализе нет ничего грустнее, когда сновидец видит сны, богатые исцеляющими образами, но не в состоянии их переварить: Сознание либо неспособно, либо отказывается дать себе время, чтобы вкусить, пережевать, проглотить, пере варить и интегрировать в свою личность содержание образов сновидений.

До тех пор, пока значение сна не будет осознано, метафоры, которые поставляли наши сновидения, так и останутся в наших телах или в наших отношениях. С другой стороны, если мы усиленно работаем над тем, чтобы ассоциировать образы сновидений, насколько это позволяют чувства, воображение и разум, чтобы сплотить их вокруг символа, мы неизбежно постигаем точность метафоры. Существует момент «ДА!» или «О НЕТ!» – когда истина резонирует с телом, душой и умом, момент иногда болезненной правды, но, тем не менее, это истина, которая ведет к свободе.