— Не-е-ет! Пожалуйста, выпустите меня отсюда! — Она рвала обивку ногтями, царапалась, скреблась и колотила по стенкам, голой кожей ощущая кости и разлагающуюся плоть, щетину волос… Голой кожей?.. Господи, она что, голая? Ее запихнули в этот жуткий ящик без одежды? Кто это сделал? Почему? — Помогите! Помогите мне, пожалуйста! — Крики эхом отражались в ушах, рикошетили от стенок. — О господи, господи, пожалуйста, кто-нибудь… — Боже мой, неужели она действительно лежит на мертвеце? Бобби покрылась мурашками при одной мысли о гниющей плоти, безгубом рте, прижатом к ее шее, костлявых ребрах и руках и…

Может быть, он еще жив, просто в отключке, как и ты.

Но она понимала, что это не так. То, что лежало под ней и когда-то было живым, теперь стало холодным как смерть и воняло; как знать, возможно, уже началось разложение, и… пожалуйста, пусть это будет жуткий, ужасный, чудовищный ночной кошмар. Я хочу проснуться, ну пожалуйста. Она услышала всхлипы и поняла, что исходят они из ее горла. Без паники. Придумай, как отсюда выбраться… пока воздуха еще хватает. Если ты дышишь, значит, тебя просто сюда засунули. Если ты в гробу, это не обязательно под землей… Но действительно пахло сырой землей, и Бобби знала, что этот ящик смерти уже в могиле. И рано или поздно она…

Ну же, приди в себя и постарайся придумать, как отсюда выбраться! Ты же умная, думай! ДУМАЙ! Если тебя не похоронили, а просто закрыли здесь, времени должно хватить… Но она знала, что секунды убегали и каждая приближала ее к ужасной, немыслимой гибели. Боже, не дай мне умереть. Не так… только не так…

— Помогите! Помогите! ПОМОГИТЕ! — кричала Бобби, яростно царапая стенки гроба. Она рвала гладкую атласную обивку, ломая длинные наманикюренные ногти, обдирая кожу, острая боль пронзала руки. Вонь кошмарная, воздух холодный и спертый… это наверняка сон… иначе быть не может. И только резь в кончиках пальцев и кровь, сочащаяся из-под ногтей, убеждали, что она переживает кошмар наяву, настолько чудовищный, что и представить себе трудно.

От ужаса перехватило горло, и она подумала, что сейчас потеряет сознание. Она отчаянно вопила, колотила по крышке коленями и ступнями, мышцы сводило судорогой, царапины на обнаженной коже кровоточили, из глаз текли слезы.

— Не дайте мне умереть так, пожалуйста, ну пожалуйста, не дайте мне умереть так…

Но тьма не исчезала. Вязкое тело под ней не двигалось, гниющая плоть касалась ее кожи, острые ребра впивались в спину. Бобби передернулась, ее чуть не стошнило, и она завизжала.

Сквозь крик она услышала леденящие звуки — на крышку этого таинственного гроба сыпались комья земли и камни.

— Нет! Нет! — Она билась, пока кулаки не начали гореть и кровоточить, все время плакала и кричала: — Выпустите меня! Пожалуйста, пожалуйста!

Кто с ней это сделал?

За что? Господи, за что? Кому она так насолила? Она стольким врала; лица этих людей мелькали в ее полубезумном мозгу. Но кто же так сильно ее ненавидит? Кто решил так чудовищно ее замучить? У кого были причины? Кто настолько жесток?

Бобби задыхалась. Воздух почти кончился. Она теряла сознание. Мысли отчаянно метнулись к знакомым мужчинам, в особенности к одному, к тому, кто, быть может, даже имени ее не помнит, к тому, с которым она обошлась очень дурно.

Пирс Рид.

Детектив из полицейского управления Саванны.

Уважаемый человек, но со своими тайнами.

Нет… Рид не мог такого сделать, он не знает, как тесно связаны их жизни, ему на нее плевать.

Она задрожала, заскулила.

— Выпустите! Выпустите! — кричала она, всхлипывая. Болело горло, кровь стыла в жилах от мысли о разлагающемся трупе, который служил ей ложем. — Пожалуйста, умоляю, выпустите меня отсюда… Я сделаю все, все… Пожалуйста, не надо…

Но она даже не знала, к кому обращается, и комья земли с галькой продолжали падать в могилу.