Хочу, чтобы мы были вместе - Тара Сивек (2021)

И я выполнял свое обещание. Почти двадцать четыре часа я не прикасался к последней бутылке Tito’s, спрятанной на верхней полке шкафа. Я стискивал зубы, когда меня скручивала боль, и терпел, когда выворачивало наизнанку. Я делал это ради Джейсона. Ради своего младшего брата, у которого было такое же дерьмовое детство, но у которого, в отличие от меня, не было шанса вырваться из той ситуации. Я справился с трясучкой, головной болью и лихорадкой только чтобы не видеть, как он, вернувшись с работы, с жалостью смотрит на меня бесполезно просиживающего штаны на диване.

‒ Ты не должен был умирать! ‒ заорал я на письмо, которое все еще лежало рядом и словно манило подползти к нему и прочесть снова. ‒ Почему, черт побери, ты не сказал мне раньше?!

Пластик бутылки сминается под моими пальцами, когда я зло сжимаю ее в ладони и, поднеся ко рту, пью, пока все содержимое, за исключением нескольких капель, не исчезает.

Голос Эйдена жужжит в ушах, словно надоедливая муха. Он возвращается снова и снова, подталкивая к краю, пока я не затыкаю уши, чтобы его заглушить. Алкоголь не работает. Ничто не может заставить его исчезнуть.

Ты – мудак.

Ты уже чувствуешь себя виноватым?

Возвращайся домой…

Возвращайся домой.

Возвращайся домой!

Да, я мудак. Я чувствую себя виноватым. И я вернулся.

Получив письмо, я вылетел из Камбоджи первым же рейсом, желая приехать сюда, прежде чем станет слишком поздно. Не стал никому звонить, действовал инстинктивно и, конечно же, опоздал. Опоздал на две недели.

Я вернулся слишком поздно, чтобы попрощаться, слишком поздно, чтобы присутствовать на похоронах, слишком поздно, чтобы загладить вину. Слишком поздно для всего кроме алкоголя, с помощью которого пытаюсь забыть совершенные ошибки.

Прошло ровно три месяца и две недели с того дня, как организм моего лучшего друга перестал бороться, и он умер во сне. Три месяца и две недели с того дня, как он перестал существовать.

После возвращения домой я провел каждую секунду, пока оставался в ясном сознании, пытаясь не думать о боли, вызванной смертью Эйдена, пока все это не пошло прахом, когда к моим ногам упала коробка с нашими фотографиями. Я искал что-то в шкафу, и она просто свалилась с верхней полки, рассыпая вокруг воспоминания об Эйдене.

Вот он смеется, играя в бейсбол, когда нам было по десять. Вот улыбается в камеру, приобняв за плечи одну из своих многочисленных подружек, когда мы учились в старшей школе. А он здесь ухмыляется, держа в руках диплом об окончании колледжа.

Воспоминания о нем просачиваются в мозг и высасывают жизнь из сердца, пока это гребаное письмо, которое я засунул в самый дальний угол комода, не начинает призывать прочесть его снова. Я почти чувствую, как Эйден стоит рядом и говорит, что я заслуживаю быть несчастным из-за того дерьма, что сделал. Его появление в воспоминаниях провоцирует меня, подталкивает забыть о данном брату обещании, пока ничего другого не остается, кроме как начать пить, чтобы забыться.

Вот так я и оказался в гостиной с бутылкой водки.

‒ Ты действительно хочешь, чтобы я позаботился о нашей девочке сейчас, Эйден? Держу пари, она будет просто счастлива, когда я в таком виде появлюсь в лагере, ‒ кричу я в потолок, а затем смеюсь, задаваясь вопросом: алкоголь или облажавшийся мозг заставляет меня разговаривать с самим собой, словно я чокнулся. ‒ Ты не должен был умирать. Ты должен быть здесь, – бормочу я, пока горло наполняется слезами от одного взгляда на письмо.