Да. А потом моя военная служба закончилась, и я нашел грузовое судно, которое доставило меня в Африку. Там я провёл год. Снимал, но особенно – много читал. Именно в Африке я впервые увидел миниатюрный аппарат. Благодаря тому, что семья мне регулярно посылала некоторую сумму, у меня было немного денег, и я отплыл в Камерун. Хотел работать на корабле, но это было невозможно, у меня не было необходимых бумаг. По крайней мере путешествовать я с ними мог. Остался на борту, а когда узнал, что судно пойдет обратно во Францию, высадился в одном порту [Берег Слоновой Кости]… Там был один белый, француз. Он занимался лесом, а мне нужна была работа. К несчастью, у него случился солнечный удар, он обезумел, и с ним рядом было очень неудобно находиться. Так как безумие его было серьёзным, он приказал своему слуге застрелить его из ружья, потому что понимал, что болен. Я послал человека в другую деревню, Береби, километрах в двадцати оттуда, позвать другого белого, и поселился там. У Жинестьера был локомобиль с нефтяным двигателем, но он не работал. Тогда была Великая депрессия. Я прожил с ним несколько месяцев, мы немного торговали. Охотились по ночам на водяных оленей, крокодилов, бородавочников, антилоп, обезьян. Мы их стреляли из ружья, а потом обменивали или продавали. Жили продажей дичи. Этот француз проводил время, играя в шахматы сам с собой. […] Я хотел поехать на север, в Нигер, чтобы купить орехи кола, и нанялся в маленькую контору в Табу. У Жинестьера купил его маленький фотоаппарат. Я тогда впервые видел такой. Это был Krauss, французской фирмы, она до сих пор существует, хотя с тех пор я больше никогда не видел таких аппаратов, как тот. Он меня удивил и увлёк. Я сразу же стал снимать. Но у меня началась малярия с осложнениями, желтушная гематурия, я сильно заболел. Отправился на север [Берега Слоновой Кости] вдоль границы с Либерией, двое носильщиков тащили мои ящики с книгами. Одна чёрная женщина, старая и толстая, немного говорившая по-английски, сказала, что вылечит меня от лихорадки. Что-то готовила она из корней, семян и трав. Я оставался у неё пять месяцев. В конце концов она меня вылечила. Нет, я не рисовал. Только читал и охотился, почти не снимал. Те фотографии, что я сделал, были полностью покрыты большими разводами в виде папоротников, потому что в аппарат проникла влага. Я провёл в Африке год и вернулся в Париж.

После болезни я был очень слаб и отправился в Марсель, чтобы пожить там спокойно. Поехал туда ради более мягкого климата. Перед отъездом зашел к Тиранти (он до сих пор торгует продукцией Leica в Париже) и купил там мой первый Leica. Это мне очень дорого обошлось. Я занял денег у отца, потому что мне было важно иметь этот аппарат. Живопись стала меньше меня интересовать. Я жил в Марселе, не расставаясь с моим Leica, и всё время бродил по улицам, смотрел, шагал целыми днями.

Получается, вы купили Leica потому, что это вам позволило соединить моментальность с возможностью строить композицию, как в аппарате с пластинами?

Да, именно так. И потом, это очень скромный аппарат. Я всегда ставлю на него видоискатель Vidom. Иначе ничего не вижу. Мои глаза так к нему привыкли. Я не смог бы снимать другим способом или в других пропорциях, кроме как на [пленку 24 × 36] Leica.

Однако есть ещё квадратные видоискатели, и Rolleifex дает квадратное изображение.

Да, есть квадратные видоискатели… Но квадрат действительно создает проблемы с композицией. А я не верю в кадрирование. Leica всегда дает игру горизонтали и вертикали.

Согласно вашей теории, надо работать моментально?

Да, надо снимать моментально и инстинктивно и при этом сразу же строить композицию.

Сколько у вас получается фотографий с плёнки 35 мм на 36 кадров?

Это зависит от предмета.

А вы можете сказать, когда смотрите в видоискатель, получится ли что-нибудь?