В продолжение десяти минут я прислушивался и ничего не слышал; мало-помалу первое убеждение мое исчезло, чтобы дать место сомнению. Я начал думать, что сновидение обмануло меня и что я был единственным обитателем этих развалин, доставивших мне убежище. Я хотел уже оставить дверь и возвратиться назад, когда луна показалась и осветила опять пространство, которое мне надобно было перейти. Несмотря на это неудобство, я решился уже пуститься в путь, но вдруг камень оторвался от свода и упал. Раздавшийся шум заставил меня невольно содрогнуться и остаться еще на минуту в тени, которую бросал свод, висевший над моей головой. Вдруг я услышал позади себя далекий и продолжительный стук, подобный тому, который сделала бы дверь, запиравшаяся в глубине подземелья. Вскоре раздались отдаленные шаги, потом стали приближаться к лестнице, той самой, на ступенях которой я стоял. В эту минуту луна опять скрылась. Одним прыжком я очутился в коридоре и задом, с руками, протянутыми позади себя, и с глазами, устремленными в углубление, добрел до своего защитника — столба и занял прежнее место. Через минуту услышал я тот же стук, который разбудил меня; дверь отворилась и опять затворилась; потом показался человек. Выйдя до половины из тени, он остановился, чтобы прислушаться и осмотреться вокруг себя, и, видя, что все спокойно, вошел в коридор и повернул в сторону, противоположную той, где я находился. Он не сделал еще и десяти шагов, как я потерял его из виду — так сильна была темнота. Через минуту луна показалась, и на конце небольшого кладбища я увидел таинственного незнакомца с заступом в руках; он поднял им два или три раза землю, бросил какой-то предмет, которого я не мог рассмотреть, в выкопанную им ямку и, чтобы не оставить никакого следа, положил на то место, которому поручил свой залог, могильный камень, поднятый им прежде. Приняв эти предосторожности, он снова осмотрелся вокруг себя и, не видя, не слыша ничего, поставил заступ к соседнему столбу и скрылся под сводом.

Эта минута была коротка, и сцена, рассказанная мною, происходила не в близком от меня расстоянии; однако ж, несмотря на быстроту исполнения и на отдаленность исполнителя, я мог заметить молодого человека 28–30 лет, с белокурыми волосами и среднего роста. Он был одет в простые панталоны из голубого полотна, подобные тем, которые обыкновенно носят крестьяне в праздничные дни. Одна только вещь показывала, что он принадлежал не к тому классу, который с первого взгляда являла его наружность: это был охотничий нож, висевший у него на поясе и блестевший при свете луны. Что же касается лица, то мне было бы трудно сделать ему точное описание; однако я видел его столько, что мог бы узнать, если бы случилось с ним встретиться.

Достаточно было всей этой странной сцены, чтобы изгнать на остаток ночи не только надежду, даже всякую мысль о сне. Итак, я стоял по-прежнему, не ощущая усталости, погруженный в мысли, противоречащие одна другой, и твердо решившись проникнуть в эту тайну; но в то самое время сделать это было невозможно: у меня не было ни оружия, ни ключа от этой двери, ни инструмента отпереть ее. Притом я подумал: не лучше ли объявить о виденном мною, нежели покуситься самому на приключение, в конце которого, как Дон-Кихот, мог встретить какую-нибудь ветряную мельницу? И потому, как только небо начало белеть, я направил шаги свои к паперти, по которой вошел, и через минуту очутился на склоне горы. Туман покрывал море; я сошел на берег и сел, ожидая, пока он рассеется. Через полчаса взошло солнце, и первые лучи его разогнали пары, покрывавшие океан, еще дрожащий и свирепый от вчерашней бури.