– Она была красивым изделием, правда? – сказал он.

– Чрезвычайно красивая.

– Вряд ли можно обвинять дартмурского мерзавца за то, что он ее увел, – сказал Дейн. – По крайней мере, он оставался с ней, они умерли вместе. Воображаю, в какую ярость это привело отца. – Он засмеялся. – Но я не сомневаюсь, что сын этой «Иезавели» злил его еще больше. Он не мог от меня отказаться, потому что был слишком сноб, чтобы отдать наследство в вульгарные руки отпрыска младшего брата. Этот лицемер не мог даже уничтожить ее портрет, потому что она была частью истории Баллистеров, а он, как и его благородные предки, должен был все сохранить для потомков.

– Он даже не выбросил твои игрушки.

– Зато выбросил меня, – сказал Дейн, – Еще не осела пыль на могиле матери, как он выгнал меня в Итон. Боже, вот ведь старый идиот! Он мог без усилий справиться со мной: мне было восемь лет, я был глиной в его руках. Он мог вылепить из меня все, что угодно. Если он стремился ей отомстить, это была бы достойная месть, и заодно он получил бы такого сына, какого хотел.

– Я рада, что он тебя не лепил, – сказала Джессика. – Ты не был бы и вполовину так интересен.

Дейн посмотрел в улыбающееся лицо жены.

– Интересен, как же. Позор Баллистеров, лорд-негодяй, величайший в мире потребитель шлюх, самоуверенный осел, неблагодарная тварь.

– Самый порочный мужчина.

– Величайший олух. Испорченное, эгоистичное, злобное животное.

Она кивнула:

– Не забудь еще самодовольного простофилю.

– Не важно, что ты думаешь, – горделиво сказал Дейн. – Мой сын уверен, что я король Артур и все рыцари Круглого стола разом.

– Не скромничай, дорогой. Доминик думает, что ты Юпитер и все римские боги разом. От этого тошнит.

– Джесс, ты не знаешь, что такое «тошнит». – Дейн засмеялся. – Видела бы ты, на какую вонючую кучу я наткнулся в гостинице «Золотое сердце». Если бы это существо не заговорило, я бы принял его за отбросы и кинул в огонь.

– Фелпс рассказал. Пока ты мылся, я спустилась вниз и приперла его к стене, когда он собрался уходить. Он описал мне, в каком состоянии был Доминик, как ты его умыл и как делал все сам… двумя руками.

Она взяла его под руку – ту руку, которая была парализована страхом, но ее излечила забота о мальчике, одержимом еще большими страхами.

– Не знаю, смеяться или плакать, – сказала она. В глазах стояли слезы. – Я так горжусь тобой, Дейн. И собой горжусь, – добавила она, отведя взгляд и сморгнув слезы, – за то, что хватило ума выйти за тебя замуж.

– Не смеши, – сказал Дейн. – Ум тут ни при чем. Но отдаю тебе должное – ты прекрасно себя повела в ситуации, в какой любая нормальная фемина убежала бы и стала вопить с ближайшей башни.

– Ну, это было бы бестактно!

– Ты имеешь в виду, это означало бы поражение, – сказал он. – А ты не сдаешься, это не в твоей натуре. В чем Ваутри убедился на личном примере.

Джессика нахмурилась:

– Я понимаю, что у меня было преимущество – он слишком джентльмен и не мог драться во всю силу. Он только старался стряхнуть меня. Но мне не пришлось бы воспользоваться своим преимуществом, если бы этот дурак не держался за икону. А когда он ее, наконец, выпустил, я уже так разъярилась, что не могла остановиться. Если бы ты не пришел, боюсь, я бы его убила. – Она положила голову ему на плечо. – Не думаю, что кто-то другой смог бы меня остановить.