Хотя по характеру они со старшей сестрой были совсем разные, внешне Натали была копией Николь, только с зелёными глазами. Николь унаследовала от отца карие. Нат всегда думала, что они придают той строгости, даже отцовской устрашающей силы. Отец этого никогда не говорил. Когда он смотрел на Нат, он говорил, что она, его малышка — прекрасное сочетание тёмного и светлого. Мамы и папы.

— Нет… Я лечу в… — Она пробовала вспомнить, куда она едет. Куда-то, где холодно. Её родители уже там. И Нэйт, её брат. Она точно едет в… — в… я еду в… — Веки были тяжёлыми, такими тяжёлыми.

Может, она спит? Ей казалось, она помнила, что спала.

— Нелли…

— Нет, Натали! — Она говорила слишком громко, слишком раздражённо. Люди будут смотреть.

Декстер улыбнулся.

— Всё хорошо, дорогая. Я обо всём позабочусь.

Он позаботится о чём? Чему он радуется? Она сказала: «Натали». Она тихонько назвала имя опять, шёпотом, больше для себя, чем для него. «Нат…ли.»

Это прозвучало неправильно. Она облизала губы. «Т» было слишком мягкое, хотя согласные нечасто бывают мягкими, и не звучало тремя слогами.

— На-али…

Нет, так неправильно.

И тут она заметила на пальце кольцо.

Декстер, видно, заметил, что она смотрит на левую руку, потому что он помог девушке, поднимая её кисть, и комбинация золота и бриллиантов оказалась прямо перед её лицом.

— Я так рад, что оно тебе нравится.

Это так странно, когда самолёт начинает снижаться. Тонны металла, сотни людей, вес, который трудно представить, вдруг замедляет движение вперёд, ненадёжно зависая в воздухе, словно падая. Это пугающее ощущение — пассажиры не могут изменить убийственную траекторию.

Так сейчас себя почувствовала Натали: свободное падение с высоты нескольких миль, её желудок сжался. Кожа покрылась потом, руки стали влажными, и завтрак, который она не помнила, как ела, просился наружу.

— Я… меня… вырвет…

Губы Декстера изогнулись в полуулыбке, глаза просветлели.

— Нет, дорогая, не вырвет. Я позаботился об этом. Препарат против тошноты в твоём коктейле этого не позволит.

— К…коктейле?

— Ну да. Мы скоро приземлимся в Мюнхене. Ты тут достаточно взрослая, чтобы пить. В Германии с шестнадцати можно пиво и вино, с восемнадцати крепкий алкоголь. Такой же закон и в конечном пункте нашего путешествия. Хотя, как твой муж, должен сказать, что нужно присмотреться к твоей реакции. Скорее всего, у тебя низкий порог переносимости алкоголя.

В его речи было слишком много всего, слишком, для восприятия.

— Конечном пункте? — У неё сдавило в груди. — М…моя мама… Франция.

— Да, хорошо, что ты её вспомнила. Конечно, мы её навестим как-нибудь. У меня нет цели держать тебя вдали от семьи. Сомневаюсь, что мы навестим их во Франции. Ты не будешь готова. К тому же они просто арендовали это шато. Я бы с удовольствием посетил их остров. Уверен, там прекрасно. Но ты не думаешь, что нам нужно получше узнать друг друга? — Он обхватил её ногу выше колена, и сквозь материал джинсов она почувствовала, как горяча его ладонь. — Моя дорогая жена.

Глава 4

Принять — не значит смириться; это значит понять,

что что-то происходит, как происходит, и через это нужно пройти.

Майкл Джей Фокс.

Натали молча уставилась на него, не зная, что сказать, но хватка Декстера усиливалась с каждой секундой так, что побелели кончики пальцев. Ей стало больно глубоко под кожей.

Уронив паспорт, она схватилась за его неподвижную руку.

— Хватит. Т-ты делаешь мне больно, — сказала она уже быстрее. Боль вернула ей способность говорить, хотя слова, вылетавшие сквозь сжатые губы, были едва слышны.

Рука Декстера не двинулась. Нажим не уменьшился и не увеличился, но его слова были ясными и резкими, рассекая шум самолёта как ножи:

— Здесь, при рокоте двигателей нашу беседу не слышно. Ты можешь запомнить, что надо говорить, когда мы сойдём?